— Я буду поступать так, как считаю нужным. Она мне вполне подходит.
— Но ведь эта девушка.., готова жить с тобой вне брака.
— Я сам не знаю точно, чего хочу.
— А она знает, чего хочет?
— Мы с ней это выясним. Не сходи с ума.
— Да как ты смеешь мне это говорить?! Я не могу оставаться здесь и смотреть, как вы милуетесь.
— И не смотри. Теперь тебе придется принять меня таким.
— Твой отец стал бы… — Она вдруг замолчала и остановилась, приняв гордую позу. — Оставь ее. — Ее лицо приобрело жесткое выражение.
— Нет.
— Тогда проводи меня до мотеля.
Когда Гордон вернулся домой, Пенни читала “Тайм”, грызя орехи.
— Как дела? — она скривилась.
— Тебе не выиграть состязание с Сузи-семиткой.
— Господи, я и не собиралась выигрывать. Мне, конечно, встречались такие типы, но…
— Да-а, эти ее неумные рассуждения о Роте…
— Разговор-то был не о том.
— Пожалуй, — согласился Гордон.
На следующее утро мать позвонила из мотеля. Она собиралась целый день осматривать город самостоятельно, чтобы не отнимать время у сына. Он согласился, потому что у него сегодня выдался хлопотливый денек: лекция, семинар, ленч с докладчиками, две комиссии после обеда и совещание с Купером.
В этот вечер он вернулся домой позже обычного, позвонил в мотель, но номер не отвечал. Пришла Пенни, и они приготовили ужин. У Пенни возникли какие-то трудности с лекциями, и она хотела проглядеть материал еще раз. К девяти часам они освободили стол и сели заниматься каждый своим делом. Примерно к одиннадцати Гордон закончил, внес в рабочую тетрадь необходимые записи и только тогда, вспомнив о матери, опять позвонил в мотель. Ему ответили, что на ее двери висит табличка “Просьба не беспокоить”, а телефон она отключила.
Гордон хотел пойти в мотель, но почувствовал себя очень усталым и решил навестить мать завтра.
Проснулся он поздно. Позавтракал овсянкой, одновременно просматривая пометки к своей лекции по классической механике и обдумывая, как преподнести материал. Собирая кейс, он снова вспомнил, что хотел позвонить, но матери в мотеле не оказалось.
К полудню совесть все-таки заела Гордона. Он рано вернулся домой и сразу пошел в мотель. На стук никто не ответил, тогда он подошел к конторке. Клерк протянул ему белый конверт: “Доктор Бернстайн? Да, она оставила это для вас. Расплатилась и уехала”.
Гордон разорвал конверт, предчувствуя неладное. Внутри находилось длинное письмо, в котором мать повторяла все, о чем говорила в тот вечер, когда они шли к мотелю, но более подробно. Она писала, что не может понять, почему он не щадит ее чувств. Его поведение аморально. Связаться с кем-то, зная, что у них не может быть ничего общего, жить так, как он, — это огромная ошибка. И все ради какой-то ужасной девицы! Его мать плачет и тревожится, но она знает, какой он на самом деле. Она знает, как нелегко он меняет свои решения, поэтому оставляет его в покое, чтобы он понял все самостоятельно. Она собирается в Лос-Анджелес повидаться со своей кузиной Хейзел, у которой трое замечательных детей и которую она не видела семь лет. Из Лос-Анджелеса она вернется в Нью-Йорк. Может быть, через несколько месяцев она снова навестит его. Хорошо, если бы он приехал домой, посетил Колумбийский университет, встретился с соседями, которые будут очень рады его видеть и узнать о его больших успехах. До того времени она будет писать ему и надеяться… Матери всегда надеются.
