— Значит, по-вашему, у Володи пробудился инстинкт ориентации в пространстве, который дремлет у нас в подкорке? То, что изначально связывает человека с его предшественниками на Земле, со всякими там рыбами и змеями?
Лавровский живо обернулся к нему.
— Именно так! При особом возбуждении мозга инстинкт прорвался сквозь обычную, нормальную подавленность в сознание, в самоотчет. Ваш Володя — нарушитель гармонии, и это замечательно!
— Нет, — покачал головой Морозов. — Это ужасно. Володю тяготит ненормальность. Он страшно подавлен, я поэтому и попросил вас приехать. Лев Сергеич, надо что-то сделать, чтобы вывести его из депрессии.
Лавровский не ответил. Он стоял у окна, в которое упругими струями бил дождь. Сверкнула молния, ворчливо пророкотал гром.
— Я уверен, — сказал Лавровский, помолчав, — что емкость мозга вместит такой поток информации. Идемте к нему.
Он направился к двери.
— Лев Сергеич, — остановил его Морозов. — По-моему, вам надо обуться.
— Ах да, — сказал биолог.
Они спустились этажом ниже, вошли в Володину комнату. Тут было темно, Морозов отдернул шторы. Смятая постель, куртка, небрежно брошенная на стул, термос и нетронутая еда на подносе…
— Где же он? — спросил Лавровский. — Вы говорили, он не выходит из комнаты, целыми днями лежит на кровати.
— Так оно и было. — Морозов испытывал неловкость. — Подождем немного.
Володя не возвращался. Морозов взялся за видеофон, обзвонил библиотеки, лаборатории и вообще все места, где мог бы находиться Володя. И отовсюду ответили: «Нет, не был».
— А может, он у той девушки, — сказал Лавровский, — из-за которой…
— Вряд ли, — расстроенный Морозов пожал плечами. — Он не хотел с ней встречаться. Но на всякий случай…
Он набрал номер. На маленьком экране видеофона появилась верхняя половина Тониного лица — видно, она поднесла аппарат почти вплотную к глазам.
— Не был, — ответила она на вопрос Морозова и сразу выключилась.
— Давно не было такого дождя, — сказала Тоня.
— Что?
Она пристально посмотрела на каменное лицо Заостровцева.
— Мне кажется, ты все время к чему-то прислушиваешься. И совсем не слышишь меня.
— Да нет, я слышу. Ты сказала про дождь.
Тоня прошлась по беседке, в которую их загнал ливень. Подставила ладонь струйке, стекавшей с крыши.
— Володя, почему ты избегаешь меня? Я страшно волновалась, когда вы там, у Юпитера, молчали так долго.
Володя не ответил.
— И вообще ты стал какой-то… не знаю даже… сам не свой.
Володя вскинул на нее глаза. Лицо его ожило.
