Вообще-то Шурка не скучал. Три молодых, здоровых дядьки окружали его. Двое уже работали, один учился, но для племянника время у них находилось. Вместе с дядьками он и на озере рыбачил, и купался. Ходил с ними за линию, к колодцу с кособокой крышей над срубом. Иногда и на покосе бывал. Помогал он и деду с бабкой. То с тяпкой на огороде, то ошкуривал тонкие жердочки, заготовленные Дедом для садовой ограды. Ну а уж за бестолковыми курами смотреть, которые со своими цыплятами все норовили забраться на бабкины грядки, — первая Шуркина обязанность и забота. Конечно, если не считать его учения в школе.
С дедом Шурка ладил, хотя тот, бывало, и поругивал его за самостоятельность. Да и как не ругаться, если он вот топор затупил, а то щипцы с молотком бросил посреди двора, где вместе с Петькой мастерил деревянный танк.
Но все ж даже Петька говорит, что дед у Шурки мировой… Шурка и сам считал, что мировой. Хотя и роста дед не шибко высокого, зато плечи широкие и борода — во всю грудь. Дедова голова совсем седой стала, а лицо к старости потемнело… Из-под высокого лба с густыми бровями на Шурку смотрели темно-серые, небольшие, но все понимающие глаза.
Шурка никогда не видел деда без дела. То он в саду возится, то у стайки, а то копошится у старой телеги или сани подлаживает. Зимой дед запрягал быка Пушкаря и уезжал в лес за дровами. Возвращался под вечер, с заснеженной грудью и с бородой в сосульках. Шурка влезал к нему на колени и оббирал эти сосульки, стараясь не дергать бороду. Потом дед садился спиной к теплой печке, чтобы отогреть поясницу. Шурка примащивался рядом, и при свете керосиновой лампы у них начинался «мущинский» разговор, как посмеиваясь говорил дядька Клим.
При таком разговоре этой зимой Шурка и спросил о длинных дорогах. Дед рассказал ему, какая куда ведет.
Помянул про полигон, про Толковую заимку, про лес и высокий маяк за деревней, про Дубовую гору, к которой он за дровами ездит. Даже пообещался и Шурку туда с собой взять.
— Только ты для тех мест подрасти должен, — поглаживая Шуркину голову тяжелой рукой, добавил дед. — На длинные дороги сила нужна и разумение…
— Сколько ж расти еще? — поинтересовался нетерпеливый Шурка.
Дед усмехнулся в бороду, показал на дверной косяк:
— А вот когда макушкой до того сучка доставать станешь — в самый раз будет.
Шурка примерился и огорчился: многовато получалось… Это ж сколько терпения надо, чтобы дорасти до длинных дорог?
…И в это утро просыпался Шурка как обычно — медленно, неохотно. Он еще полежал немного, разглядывая крашеные плахи потолка и широкую балку. Потом, зевая, поднялся. Через пустую переднюю комнату, через кухню с русской печкой и широкие сени вышел на крыльцо, разогретое солнцем. Не увидев никого и во дворе, Шурка спустился с крыльца, сонно хмурясь, пожурчал на траву, — оглядывая огород, отцветающие ранетки и весь сад — светло-зеленый от молодых листьев, согреваемых солнцем.
