Но и это было еще не все: немцы должны были разобраться со вторым своим безжалостным противником — холодом. Уже в середине ноября температура упала до 25 °C ниже нуля. Скоро термометр показывал уже -40 °C. Вермахт не был оснащен для такого холода. Не хватало всего: вместо шуб солдаты носили пальто, вместо перчаток на меху — тонкие рукавицы, простые защитные маски вместо меховых шапок. Обувь все же была хуже всего. Пробитые гвоздями кожаные сапоги с коротким голенищем могли бы сослужить хорошую службу летом. Зимой стальные гвозди все же оказывались идеальными проводниками холода. У солдат вермахта не было валенок, которые носили в Красной армии. Поставки теплой одежды осуществлялись слишком поздно. Да и поставлялось только 30 % общей потребности. При воспоминаниях о тех неделях даже год спустя генералов Трент-парка пробивала дрожь: «В прошлом году из теплой одежды не было вообще ничего, — жаловался Вильгельм Риттер Тома в конце ноября 1942 года в разговоре со своими коллегами, — Мотопехота дошла дотуда в выходной воскресной обуви. Русские пришли туда в толстых, утепленных ватой вещах, они, вероятно, получили новую одежду в этом году… Мы снимали с каждого мертвого русского валенки, мы снимали с каждого мертвого русского кители… Они так и передавались слегка обчищенными».
Все же и подобные импровизированные мероприятия были не в состоянии воспрепятствовать тому, чтобы цифры потерь на немецкой стороне выросли. Почти каждый второй появлялся с обморожениями рук или ног в медпункте, который едва ли мог помочь. В некоторых подразделениях количество смертей от обморожений было больше, чем от вражеского огня. Для многих солдат помощь прибывала тем не менее слишком поздно. Генерал Тома рассказывал в Трент-парке о тяжелораненых, которые замерзали, потому что эвакуировались обратно в неотапливаемых товарных поездах. Хайнц Отто Фаустен тоже до сегодняшнего дня не может забыть эти ужасные сцены: «Я видел орудийный расчет, который буквально окоченел на позиции, с которой велась стрельба. Они стояли на коленях позади пушки, три, четыре человека, превратившиеся в кусок льда…» Тогда самонадеянность немецкого армейского командования и приносила свои горькие плоды. Не все говорили об этом открыто, но думали они и действовали, как министр пропаганды Геббельс, громогласно вопрошавший: «Зимой? Мы будем сидеть в теплых квартирах Ленинграда и Москвы!»
А холод создавал сложности не только для солдат. Двигатели танков и винтовки выходили из строя, горючее замерзало. «Мы разжигали огонь под танками, чтобы согреть масло и бензин, — рассказывает Ханс Эрдманн Шюнбек. — Но и это уже больше не помогало». Вопреки всем трудностям на нескольких участках фронта немецкие войска продвигались вперед. Ближе всего к советской столице в районе Химок подошли соединения 4-й армии. Они стояли в восьми километрах от пригородов Москвы. Разведывательные дозоры уже могли разглядеть башни собора Василия Блаженного. И все же эти акции лишь симулировали силу, которой больше не было. Вермахт больше не наступал на всем протяжении фронта; он силами небольших боевых групп мог захватить и удерживать только отдельные точки. Кольцо вокруг Москвы никогда не могло сомкнуться даже на чуть-чуть. В начале декабря немецкие военачальники на местах остановили нападение. «Сила армии и горючее заканчивались», — смирившись, отметил генерал Гудериан. Гитлер снова был иного мнения. Он хотел захватывать Москву любой ценой. Диктатор приказал продолжить наступление на советскую столицу при любых обстоятельствах.
