Сердце Ангела. Преисподняя Ангела | страница 16
С другой стороны, дверь была заперта, а ключ у меня в кармане. Значит, единственное логическое объяснение – самоубийство. «Если глаз твой соблазняет тебя…»[5] Нет, что-то тут не вяжется, это точно. Только что? Я огляделся вокруг, но в комнате все было как раньше. На комоде – расческа военного образца и зеркало – аккуратные, как солдатики на параде. В ящиках непотревоженные стопки белья.
Я взял с прикроватного столика Библию… Под ноги мне упала и покатилась начатая коробка с патронами. Тайник. Книга-пустышка. Вот я кретин! Я подобрал патроны и еще пошарил под кроватью: не закатились ли. Потом сложил все в коробку, а саму ее положил в Библию.
Теперь самое время заметать следы: местный шериф вряд ли обрадуется, если узнает, что частный детектив из Нью-Йорка довел до самоубийства одного из видных жителей его родного Покипси. Вооружившись носовым платком, я стер отпечатки, которые оставил, когда в первый раз обыскивал комнату. Я понимал, что если это самоубийство, то «пальчики» никто снимать не будет. И все-таки продолжал тереть.
Так. Ручка чистая, ключ чистый. Дверь в спальню я закрыл, но запирать, естественно, не стал. Я спустился вниз, вытряс пепельницу себе в карман пиджака, отнес ее на кухню, хорошенько вымыл и оставил на сушилке рядом с тарелками. Убрал в холодильник морфий и пакет с молоком и тщательно протер все места в кухне, где могли оставаться мои отпечатки. Хорошо. Теперь назад на улицу через подвал. По дороге я прошелся платком по всем перилам и дверным ручкам. Правда, с подвальной дверью уже ничего не поделаешь. Я, конечно, приладил обратно шурупы, благо дерево было совсем мягкое, но кто понимает, сразу сообразит, что дело нечисто.
Путь до города был неблизкий, и времени на печальные раздумья у меня имелось предостаточно. Меня мучили досада и смутные угрызения: нельзя было запирать его там с пистолетом. И старика угробил, и себе добавил работы: он еще многое мог рассказать мне, этот старикан.
Я снова и снова представлял себе эту картину. Вот Фаулер лежит на кровати. Глаз выбит, стеганое одеяло забрызгано мозгами. Рядом с Библией на тумбочке лампа. Лампа горит. В Библии устроен тайник для патронов. Дальше. Фаулер взял с комода фотографию жены, и теперь она зажата в его мертвой руке. Палец доктора застыл на спусковом крючке.
Вроде бы все на месте, но все равно кажется будто чего-то не хватает. Куда-то подевался кусочек от головоломки, но какой именно и из какой части? Никаких улик. Только мое собственное чутье и неотвязное беспокойство. Может быть, конечно, я просто боялся признаться себе, что сам во всем виноват. Но почему-то я был уверен, что смерть доктора – не самоубийство. Фаулера застрелили.