С тех пор темнота изменилась. Илюша незримо присутствовал в ней, вызывая страх и тревогу с приближением вечера, будто совсем скоро предстоит окончательный разговор. Расплывчатые контуры предметов таили в себе молчаливый укор, смутное присутствие, не отделимое от мрака. В одну из ночей сытая темнота загустела и окутала комнату, прислушиваясь к приглушенным рыданиям Вити. К утру он выткал пальцами, зовущими «Илюша, Илюша!», – черный платок невесомого кружева. И положил его на подушку пустой кровати.
Утром темнота растворялась, поспешно подбирая серые лохмотья, оброненные пропавшими без вести, растворившимися во мраке хозяевами, которым близкие не желали добра: тонкую вуаль с пола, чулок, поникший на дверце комода, шаль, скомканную в углу, черное манто из-за двери, плащ, расхристанный по потолку. Темнота уходила, воровато оглядываясь, вжимая голову в воротник. Она становилась все тоньше до тех пор, пока не начинала казаться смешной, пока не смешивалась с забытыми обрывками снов, ускользающими внутрь ночи. И однажды, через тысячи часов бессонниц, спустя сотни чашек крепкого ночного чая, после вороха газет, пробегаемых наискось, чтобы отвлечься, ускользающая от первых предрассветных лучей темнота все же по ошибке захватила и унесла черный платок Витиной бездонной печали с собой.
Елена Миглазова
Дожить до смерти
Приехала очередная, третья, скорая, которая честно пыталась поставить диагноз.
«Нагните голову. Тянитесь подбородком к груди».
Мне трудно говорить. В глазах двоится – значит, один глаз уехал в сторону. Но в глаза никто не заглядывает.
«Похоже на менингит».
Да хоть на холеру! Дайте воды. Спасите меня кто-нибудь.
Синие халаты несут меня на носилках. Каждый шаг отдается в голове.
Ночной вой сирены иногда возвращает сознание в пропахший бензином салон.
В инфекционной больнице прихожу в себя от жажды – под одеялом в брюках и свитере. За окнами уже светло. И стоило везти меня с сиреной, чтобы перекатить на кровать?
Сквозь боль рвутся слова, но речь отсутствует. Сползаю, с трудом поднимаюсь. Держась за стенки, выхожу в коридор. Ко мне подскакивает медсестра с криком: «Вам что?! Зачем встали?!» Чего орать-то? Не на футболе. Сознание на секунду пропадает, и я падаю на кафельный пол. Сверху раздаются крики: «Встаньте!!! Почему на полу?! Здесь нельзя лежать (неужели нельзя? вот не знала)! Встаньте! Нельзя на полу!»
В голове стучит все больнее. Собрав все силы, встаю на четвереньки и пытаюсь добраться до кровати. Хорошо, что я упала недалеко. Ползу по кафелю, постовая медсестра, держа дистанцию, продвигается следом, продолжая надрываться: «Здесь нельзя! Нельзя! Ну?! Вставайте, вам говорят!!! Нельзя на полу!!!» По причине своей беспомощности я никак не могу ответить – ни объяснить, ни обругать. Да если бы и могла, поняла бы она меня?
