Мы все искали свои места: в этот раз мы сидели по группам. Я сидела у прохода рядом с Гэвином. Он положил руки на стол и с любопытством нагнулся вперед, как будто был рад докладам.
Эриксен сделал короткое вступление к сегодняшнему занятию. Затем он дал слово первой группе, которая сплоченно заняла место за его кафедрой.
Я не понимала ничего из того, что рассказывали докладчики. Для этого я была слишком занята: не спускала глаз с Гэвина и Коннора и снова и снова просматривала доклад. Руки дрожали, а беспокойный желудок издавал булькающие звуки. Я надеялась, что их никто не слышит. Я чувствовала себя плохо и жалела, что этим утром не осталась лежать дома. Хуже, чем сам факт доклада, была лишь неизвестность, когда именно Эриксен назовет наши фамилии.
Пять выступлений спустя пришло время. Наступила моя очередь.
– Удачи, – сказал Коннор.
Гэвин тоже пожелал мне успеха.
– Ты справишься.
Я хотела в это верить. Только моя футболка уже пропиталась потом, я чувствовала это, пока шла по залу вниз. Я заняла место за кафедрой, и говор моих сокурсников стих. В аудитории наступила тишина. Взгляды обжигали мою кожу, которая сразу начала зудеть. Мои конечности онемели. Я судорожно сжала дрожащими руками край ораторской трибуны.
Я не боюсь.
Страх не настоящий.
Со мной ничего не может случиться. Я была в помещении, полном людей, и никто из них не принуждал меня к чему-либо, чего я не хотела. Это просто доклад. Мне нужно лишь ясно и четко, понятно для всех произнести слова, написанные на бумаге. Это все.
Я пыталась сконцентрироваться на студентках, которые все-таки были в большинстве. Мои губы раскрылись, но звука не было. Я увещевала себя, что этот доклад – ничто в сравнении с тем, что я уже пережила. И то, что на меня смотрят несколько студентов, еще не значит, что я на следующее утро проснусь с синяками. Вероятно, большинство даже не обращает на меня внимания и забудет обо мне, как только я снова займу свое место между ними.
Я откашлялась, сделала глубокий вдох и начала. Мой голос был слабым, но благодаря микрофону он разносился по всему залу.
Первые предложения были адом, но с каждой секундой становилось терпимей. Никто не смотрел на меня зло, не высмеивал меня. Со мной ничего не происходило. И, прежде чем это осознала, я добралась до последнего предложения доклада. Потрескивание микрофона стихло, и я увидела профессора Эриксена.
Он посмотрел на меня, приподняв брови, потом кивнул:
– Спасибо за этот доклад, мисс Дертинг.
