— Марк Левицкий? — спросил незнакомец.
— Да, это я, — Марк привстал со стула, силясь припомнить человека.
— Политехнический институт. Мы с вами жили в одном общежитии. Правда, на разных этажах. Абадонин моя фамилия.
— А, Абадонин, — воскликнул Марк, делая вид, что признал незнакомца. — Как же. Конечно. Это же надо! Политехнический, и Америка. Всё же, наш мир удивительно тесен.
— Ещё как тесен, — кивнул Абадонин.
— Вы садитесь, — сказал Марк и растерянно огляделся, ибо что приглашать человека, коль за таким длинным столом, какой был у свадебной компании, не оказалось свободного стула. — Надо же. Пять минут назад было столько свободных мест…
— Оркестр, заметьте, не играет. Никто не танцует, — сказал Абадонин. С этим он в сторону шагнул, выхватил стул непонятно откуда, сел рядом с Марком и ухмыльнулся: — Сколько уж минуло зим, да лет, а я, тем не менее, не забыл один любопытнейший фотоснимок. Да вы не смущайтесь, все его видели. Помню, как девочки возбуждались, ай да Левицкий! — перешёптывались. Признайтесь, скольких вы соблазнили с помощью этой фотографии?
— Вот, и для вас это не секрет! Но я, на самом деле, не причём. Я не пытаюсь отрицать, что на той фотографии — это я, но меня сфотографировали врасплох, это когда я вышел из душа. Семён Полушкин, сосед по комнате. Подкараулил меня, и врасплох.
— Как же. Помню Семёна Полушкина. Мы с ним как-то на лыжах катались. Но вы мне зубы не заговаривайте. Я вас спрашиваю о девочках.
— На меня женщины не бросаются, — тихо сказал Марк.
— Будет вам скромничать. А София?
— София? — смешался Марк.
— Вы же сказали, что мир тесен. Хотите, я назову всех девочек, с которыми вам удалось переспать благодаря той фотографии? Кроме Софии, Лиза Пинегина, Маша Морозова, Вера Медынская… Что, довольно перечислять? Правда, и десятка не наберётся, хотя с вашим-то дарованием можно было иметь много больше. Но дело, полагаю, не в количестве. Кому-то и тысячи недостаточно, а для кого-то и две слишком много. Всё дело в качестве ощущений, переживаний, воспоминаний. Цифры — бесстрастны и циничны, им всё равно к чему приклеиться. Они — как тёртые проститутки, которым плевать, кто на них ложится, лишь бы выкладывали деньги. Возьмите, к примеру, любую цифру и приложите её к чему-нибудь. Скажем, четыре. Четыре камня. Четыре трупа. Четыре ангела. Четыре поцелуя. Четыре таракана…
«Ужас какой-то, — думал Марк, пока Абадонин плёл о цифрах. — В той общаге все знали всё. Как хорошо, что она позади, и во времени, и в расстоянии»…
