— Не понимаю, — сказал он, вернувшись. — Этого вашего херувима я в туалете не обнаружил. Остаётся предположить, что он настолько уже перепил, что вылез на улицу через окно.
— Почему вы пытаетесь всё упростить? — сказал Иосиф, порозовев оттого, что его вышучивали. — А вдруг под его личиной того скандалиста был херувим, служащий Дьяволу, и он не вышел из туалета, поскольку пропал в другое пространство. А какие-то херувимы находятся между Богом и Дьяволом, и могут творить и добро, и зло. Если мне память не изменяет, кроме деревьев для пропитания и просто для любования, Господь посадил в раю два дерева — дерево познания добра и зла, а также дерево жизни. От дерева познания добра и зла он наказал не вкушать плоды, иначе — умрёте, предупредил. Но он не стал охранять это дерево, дав человеку свободу выбора. А к дереву жизни он приставил архангела с огненным мечом. Но я никогда не понимал, в чём разница между деревьями…
— А вот в чём, — сказал Каликин уверенно, и эта уверенность проистекала от хорошей его памяти, которую он ещё больше улучшил, вызубрив «Евгения Онегина». — Дерево жизни — полное знание, его совокупность составляет запас знаний о трёх мирах — материальном, духовном, разумном. Абсолютное знание с дерева жизни даёт человеку вечную жизнь. А Дерево добра и зла — знание о мире материальном. Поскольку это знание — не целое, а только какая-то часть знания, то это обычно ложное знание. Иначе, в том дереве нет ни истины, ни так называемого добра, а есть представление о добре, как об услуге, купле-продаже, о постоянных торгах с Господом, о корыстных целях и вожделениях. И получается: это дерево верней называть деревом зла. Учителем знаний с дерева жизни является Господь, а с дерева добра и зла — Змей. Но если хотите моё мнение о знании мира материального, то я его не только не отвергаю, но и приветствую всяческим образом. Я убеждён, что улучшение материальных условий жизни — это не грех, а большое благо.
— Как же не грех, если в этой стране учит и владычествует Дьявол?
— Грех — в нищете жить, в грязи, в унижении. Сравните Россию и США. Где лучше живут, здесь или там?
— Конечно, в России, — сказал Иосиф
Изумившись, Каликин качнулся на стуле, да так, что мог бы назад опрокинуться, если б руками за стол не схватился.
— Вы меня, батенька, извините…, — сказал он, взглянув на собеседника с нескрываемой неприязнью
Как замечательно они начали, с бесед на темы, которые масса назвала бы бредовыми, дурацкими; какая духовная интимность нежданно возникла между ними! «Что если, — думал Каликин с надеждой, когда Иосиф ему рассказывал о состоянии окаменения, — что если в этом странном существе скрывается родственная душа?» И вдруг такое резкое расхождение. Как будто с неба упали на землю…
