Внезапно со стороны Семеновского пропела труба. Повернув голову, польский полковник увидел несущихся к ним русских драгун, и их было много — куда больше, чем поредевших улан.
— Отходим! — закричал он. — Всем, у кого есть заряды, стреляйте в Багратиона.
Уланы дисциплинированно выполнили приказ. Русское каре заволокло пороховым дымом, и, когда он рассеялся, полковник увидел Багратиона лежащим на земле. Радостно засмеявшись, он дал шпоры коню и помчался прочь. Целью его полка был штаб русской армии: раздраженный упорством русских, император приказал Понятовскому совершить в отношении его диверсию, что генерал и выполнил. Полк улан, обойдя топким лесом отбитую русскими Утицу, прорвался к Семеновскому и непременно захватил бы штаб Второй армии, если бы не жалкая кучка егерей, вставших на его пути. Полковник намеревался смахнуть их походя, но русские показали зубы и сорвали рейд. Однако Багратион мертв, и это оправдывало потери, которые понесли уланы. Будет, что доложить пану Юзефу.
Впрочем, радовался полковник недолго. Драгуны их не догнали: лошади русских уступали польским в резвости, к тому же тяжелая конница (а драгуны относятся к таковой) и чета легкой по скорости передвижения. Но у Утицы отступавшие уланы нарвались на пушки. Генерал Олсуфьев, которому доложили о прорыве, своевременно развернул орудия, и их залп ополовинил остатки полка. Русские пушкари, перезарядив орудия, успели выпалить и вслед убегавшим уланам, так что к своим прорвалась едва рота. Командира полка с ними не оказалось…
Ему терли щеки — аккуратно, но энергично. Багратион открыл глаза, и с удивлением разглядел нависшее над ним лицо Руцкого — закопченное пороховым дымом, но все равно узнаваемое. С чего он тут? В следующий миг генерал вспомнил: атака польских уланов, он внутри каре, затем удар в грудь и темнота.
— Как себя чувствуете, ваше сиятельство? — спросил подпоручик.
— В груди больно, — отозвался Багратион, помедлив. — Вздохнуть не могу.
— Кровь во рту ощущаете?
— Нет, — ответил генерал.
— Это хорошо, — сказал Руцкий и, подсунув ладонь под затылок Багратиона, приподнял его голову и поднес к губам стаканчик от манерки. — Выпейте.
— Что это? — спросил Багратион.
— Настойка лауданума. Он смягчит боль.
Багратион выпил и заворочался, намереваясь встать.
— Лежите!
Руки Руцкого припечатали его тело к земле.
— Что вы себе позволяете?! — возмутился Багратион. Эти слова, произнесенные с гневом, принесли такую боль, что генерал едва не потерял сознание и умолк, тяжело дыша.
