В Москве ей все время было холодно и темно. Не хватало солнца, привычного соленого запаха моря и терпкого – степных трав. Не хватало свободы – когда можно выскочить из дома в собственный двор, вылететь за калитку, промчаться по сонным улочкам до края поселка, а там, раскинув руки, ухнуть в бескрайнюю, необъятную степь. Где только цикады стрекочут, и коршун парит над землей, раскинув крылья. И пахнет, горячо и пряно пахнет полынью.
Тут, в Москве, никаких просторов не было. Одни дома, машины и люди, люди, люди, куда ни глянь. И солнца не было. Только какие-то вечно мокрые, хмурые сумерки.
Постепенно она привыкла, как-то втянулась в эту новую жизнь. Смирилась с теснотой, холодом, новой школой. Да и кошмары со временем стали приходить реже. А вечные дрязги мамы Люды и отчима, окрики, брань и оплеухи были, телевизор, орущий на максимальной громкости, чтобы соседи не вызвали милицию, не накапали, что в этой квартире обижают ребенка, в общем-то делом привычным. Оле, правда, казалось, что с годами мать делается все сварливее, все чаще срывается на нее. Если раньше, до того страшного случая, она еще держала себя в руках, то теперь Оле доставалось за все на свете. А отчим, идущий у нее на поводу, все чаще сдирал ремень и, отхлестав Олю, запирал ее в комнате. Оля как-то и сама привыкла считать, что она неблагодарная, эгоистичная хамка, слишком много ест, слишком вольно разговаривает, путается под ногами, мешает, еще и денег на нее уходит прорва. Поначалу она и правда пыталась измениться, быть ласковее, вежливее, старалась меньше есть, сидеть тише. Но к двенадцати годам, осознав, что от ее усилий становится только хуже, решила для себя – да, я такая. И другой быть не могу. Не нравится? Да пошли вы к черту! Ей бы только вырасти поскорее, сбежать из этой проклятой квартиры, и жизнь пойдет совсем по-другому.
На соседнем балконе хлопнула дверь. Оля прислушалась и позвала вполголоса:
– Витька, ты?
– Олька? – отозвался через пару секунд из-за тонкой фанерной перегородки, разделявшей балконы, мальчишеский голос. – Ты че тут кукуешь? Мать опять орет?
– Я наказана, – хмыкнула Оля. – Из дома ни ногой.
Она помолчала с минуту, подумала и спросила:
– Я к тебе перелезу?
– А предки по шее не дадут? – засомневался Витька.
– Да хрен с ними! Все равно дадут за что-нибудь.
Оля, оглядевшись, подтащила к перегородке старые детские санки, взгромоздила на них посылочный ящик и влезла на шаткую конструкцию. Уходящая на семь этажей вниз бездна пугала, кружила голову и тянула вниз. Но сидеть в четырех стенах, взаперти, сдаться и подчиниться запрету было страшнее. Она ухватилась пальцами за край перегородки, перекинула ногу через перила, увидела обалдевшее лицо Витьки, подтянулась.
