Пока в Собрании спорили о принципах и правах, парижан гораздо больше занимал вопрос хлеба насущного. Пока на рынок не поступило зерно нового урожая, цены на хлеб достигли максимальных величин. В обычные времена власть, стремясь не допускать чрезмерного роста дороговизны, проводила политику сдерживания роста цен и при дефиците товара выбрасывала на рынок зерно из государственных запасов. Но теперь правительство, очутившееся на грани банкротства и почти парализованное нараставшим хаосом, не имело ни средств, ни возможностей для эффективного вмешательства в экономику. Объявленный Неккером государственный заем фактически провалился: вместо запланированных 30 млн ливров в казну поступило лишь 2,5 млн. В результате не сдерживаемые ничем цены на хлеб достигли к началу октября запредельных величин.
К тому же резко выросла безработица. Июльские события напугали аристократов, и многие из них отправились за границу. Пример подал младший брат короля, граф д’Артуа, эмигрировавший одним из первых. В результате оттока из страны аристократии спрос на предметы роскоши катастрофически упал. Владельцам ремесленных мастерских пришлось увольнять работников, семьи которых в условиях дороговизны оказались на грани голода. Плохо скрываемое недовольство клокотало в очередях бедноты у продовольственных лавок.
Это недовольство усердно подогревала «патриотическая партия», используя различные каналы воздействия на общественное мнение. Отняв во время июльского хаоса у короля долю власти, «патриоты» надеялись в условиях новой нестабильности забрать оставшееся. Фабрика слухов Пале-Рояля с завидной регулярностью производила на свет «новости», одна страшнее другой: грядет переворот; Собрание будет распущено; аристократы уморят народ голодом и т. д. и т. п. Окружение герцога Орлеанского распространяло подобные «сведения» через торговок «чрева Парижа» – гигантского продовольственного рынка в центре столицы. Те, в свою очередь, охотно делились пугающими слухами со своими покупателями.
Другим инструментом воздействия на умы стала в те дни освобожденная от цензуры пресса. Недостатка в кадрах для нее не было. Задолго до начала Революции множество молодых людей со всей Франции, умевших более или менее складно излагать свои мысли на бумаге и мечтавших посвятить себя литературе, ехали в Париж искать себе место под солнцем. Их вдохновлял пример великих философов Просвещения, которым литературные таланты позволили подняться по социальной лестнице настолько высоко, что даже коронованные особы считали для себя честью переписываться с этими сыновьями ремесленников и мелких чиновников. Однако неофитов, как правило, ожидало горькое разочарование: книжный рынок был недостаточно развит, чтобы обеспечить новым авторам хотя бы прожиточный минимум, а меценатов и мест в академиях на всех не хватало. Неудачники пополняли собой литературное дно. Вольтер в свое время писал о них: «Число тех, кого погубила эта страсть [к литературной карьере], чудовищно. Они становятся неспособны к любому полезному труду. ‹…› Они живут рифмами и надеждами и умирают в нищете».
