— Садись.
Это уже странно. И я отвечаю:
— Вы меня наверное с кем-то спутали. Я тут — член жури…
Он отвечает:
— Член тут один, это — я. А ты, пизда, щас сядешь и будешь делать то, что я скажу.
И это — начало кошмара. Кошмар — это когда рушатся все правила. Когда четко установленная реальность начинает расползаться. Мне становиться дико страшно. И мысли мои крутятся дико быстро. Я понимаю, что он разговаривает со мной, как с девушкой, которую он позвал в кабинет, причем со знакомой. А это значит, что он не в своем уме. Что он на чем-то, от чего у него снесло крышу.
И что у меня огромный шанс выйти отсюда со сломанным носом, или с подбитым глазом. Вообщем, если чо — он мне запросто разобьет лицо. А я никогда в жизни от мужика по морде не получала. Возможно, потому что всегда верю в то, что это возможно, что если как следует постараться, то можно от любого огрести. А тут и стараться не надо. Любое неверное движение или слово, и мне прилетит.
Все эти мысли проскакивают мгновенно. Я сажусь.
Он говорит:
— Балахон этот сними.
Это лето, и на мне моя обычная летняя униформа — конкретный балахон, прямое платье без рукавов, до пят, из черного льна. И под ним есть еще черные трусы. Тож не стриптизного плана. Я снимаю балахон. Страх как-то заслоняет стыд, не за то, что я голая, а за то что мне 57 лет, и я с самого рождения не занимаюсь никаким спортом,
и у меня, как у эстето-фашиста, собственное голое тело не вызывает энтузиазма….
Как сказал один знаменитый поэт « тело у тебя… чистый кранах».
Но этот ничего не говорит. Он наливает мне чего-то в рюмку. Пей, говорит.
Я пью — это коньяк. Там еще сок стоит, и я его соком запиваю.
И тут он говорит:
— Ну давай, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Как ты меня ждала.
И тут на меня накатывает вторая волна кошмара.
То есть чувак на чем-то. И ему кажется что я — его девушка, причем, судя по его тону, девушка, которая ждала его плохо. При этом я тут сижу уже в одних трусах и говорить что я пожилая писательница Беломлинская или Улицкая — это не просто бесполезно, а это прямой путь получить в глаз.
И я говорю, то, что сказала бы на месте девушки:
— Я тебя нормально ждала. А если какие-то сплетни, и ты веришь, значит я тебе вообще — никак.
— А этот?
— А что этот? Это клиент, блин. Как будто я тут для своего удовольствия работаю.
Я уже совершенно вжилась в образ этой неведомой девицы, и шпарю как по-писаному, памятуя, что нападение — лучшая защита. Ну действительно, странные предьявы к девушке, которую жизнь забросила в стриптизерши.
