— Ладно. — Отец поджимает губы. — Принимается.
Клавдия хихикает.
— Так вот, — продолжаю я. — В итоге я ему сказала: «Я называю родителей Эбеновое дерево и Слоновая кость»[2]. А он меня обвинил в расизме.
Папа прыскает со смеху, чуть не расплескав воду из кружки. Смотрит на отца:
— И как это мы сами до этого не додумались?
— Надо было видеть его лицо! — говорит Лидия. — Клавдия, жаль, ты пропустила.
— Стопудово, — подмигивает мне Клавдия. — Но уверена, что сегодня на репетиции было еще лучше.
Боже, вот она засранка. В первый раз за долгое время у меня наконец-то получилось думать о чем-то, кроме Майлза. Отец с папой обычно сразу все замечают, поэтому я хватаю стакан и пью воду, чтобы скрыть свою реакцию. Мне не нужна еще одна лекция о воздержании. Их нравоучений мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
— Ах да. — Отец переводит на меня взгляд. — Так что сегодня было на репетиции?
— Доктор Гарсия, а вы в курсе, Симона сказала, что хочет пятерых детей! — встревает Лидия, меняя тему. Господи, спасибо тебе за нее. — Это просто смешно.
— Пять? — усмехается отец. — Не знал.
— Дети — это волшебство и милота, — возражаю я. — Раз у меня не было ни братьев, ни сестер, почему бы не завести сразу ораву?
— Это так не работает, — говорит Клавдия. — Серьезно, Симона. Люди не поэтому заводят детей.
Я не обращаю на нее внимания:
— Чернокожих младенцев почти никогда не берут в приемные семьи, так что я буду как старая кошатница, только с малышами.
Мой мобильник начинает вибрировать. Мне не нужно смотреть на экран — я и так знаю, кто это. Ответить на сообщение Майлза прямо за ужином — решение так себе.
С другой стороны, не ответить будет невежливо.
— Милые черные малыши вырастают и становятся ворчливыми черными подростками, — замечает папа. — Поверь, мы-то знаем.
— Ну и пусть, — говорю я. — Я их тогда просто сдам в школу-пансион, как только им стукнет четыре.
Мобильный снова вибрирует, и я неловко ежусь. Папа изгибает бровь. Так-то я не общаюсь ни с кем, кроме Лидии и Клавдии, и они обе сейчас здесь. Я прямо слышу, как у него в голове скрипят шестеренки.
— Когда ты заводишь об этом разговор, я просто каждый раз отключаюсь, — говорит Клавдия. — Потому что ты произносишь «десять детей»…
— Пять.
— И я сразу вспоминаю, как мы ходили на новых «Мстителей»…
— Так нечестно, — протестую я. — Мне было типа пятнадцать.
— Да это было буквально месяц назад. В твои пятнадцать я тебя вообще даже не знала.
— Ах да, помню-помню! — встревает Лидия, с усмешкой в голосе. — Если ты не можешь один фильм потерпеть болтовню моего младшего брата, то я сильно сомневаюсь, что ты вытерпишь пятерых детей, которые будут каждый день носиться вокруг тебя и орать. Что станешь делать, если захочешь посмотреть фильм? Не кричать же на них, как ты кричала на Мэтта.
