Тут императрица, вполне довольная своей остротой, в голос расхохоталась, причем без злобы — весело. Случалось с нею и такое.
— Благодарю, тетушка. — Аннушка присела в реверансе (на сей раз получилось). — Так зачем звали вы меня?
— К обручению готовься. Скоро оно. На жениха смотри поласковей, не то зенки вырву! Ей-богу вырву, я напрасно стращать не стану, сама знаешь.
— Сами же обещали не резать, а ныне глаз лишить грозитесь, — тихо, но твердо сказала Аннушка, к которой в делах любви всегда возвращалась смелость. — А то и колите мне глаза, ваше величество, ибо противен мне жених ваш, и смотреть на него тошно! Не пойду за него. Лучше — на плаху!
— Да что ты о плахе знаешь, девчонка?! Там хруст стоит как топор свистит, кровища с нее рекой… Книжек своих французских начиталась? Дуришь?! Принц Антон-Ульрих крови княжеской, благородной, и кавалер отменный, а что телом щуплый да лицом нехорош, так это ничего… С лица не воду пить! Стерпится — слюбится. Тебя до обручения крепко стеречь будут. Не уклонишься.
— Я убегу! Не удержите! Отравлюсь или утоплюсь!
— Да пойми ты, кобыла, я о тебе забочусь! — с выражением, которое у нее могло сойти даже за мягкую настойчивость, принялась объяснять Анна Иоанновна. — Не за саксонского же посланника тебе замуж идти, и не за Жульку твою! Вот смех и грех был бы — одна девка за другую замуж выходит… Таких и из церкви поганой метлой погонят, да и народ на смех поднимет! И дети от таких браков не родятся! Ты послушай, племянница. Ты не дури, выйди ты за этого прыщавого Антошку-Ульриха, что тебе стоит? А я после этого графа Линара может и верну — тебе в утешение, а Антошке в рогов умножение… Но после! Когда замуж выйдешь и сына родишь. Мне родишь, престолу Российской империи родишь, а не дрищу Антошке.
— Вернете Морица, тетушка? Вправду? — Аннушка услышала только то, что хотела услышать.
— Верну, верну. Играйся. Все, иди. Надоело мне с тобой лясы точить.
Баба-императрица грубо и устало махнула рукой, отпуская племянницу. Аннушке на мгновение показалось, что лицо у тетки сейчас не сердитое и не злое, а несчастное, измученное. Как будто на плечах у императрицы тяжелый груз, который до смерти не стряхнешь — не шуба соболья… Власть великую силу дает, но и до земли человека пригибает. А ей Аннушке, и не надобно власти — осердишься да озлобишься. Лучше жить себе в добре и в покое, да с любезным другом в любви!
А есть ли вовсе этот покой для нее в России, в которой она прожила с младенческих лет, но не смогла ни узнать, ни полюбить эту огромную страну, пугающую своими просторами и мощью своих чувств? Может, и нет его вовсе. У власти ты либо жертва, либо палач — третьего не дано. А если не хочется быть ни палачом, ни жертвой, как быть тогда?
