скатываются холодные капли, как перед смертью. За спиной — грозные призраки, впереди — опасный враг. Бежать, позвать на помощь? Поздно, никто опять не придет на ее слабый зов. Придворные, слуги в страхе или в безразличии не двинутся с мест. Караульные гвардейцы не сойдут со своих постов, словно бездушные статуи. Никому нет дела до нее, нежеланной и случайной правительницы… Но она еще правительница, титулованием великая государыня и великая княгиня империи, занимающей едва не половину карты обитаемых человеком земель! Она не сдастся без борьбы! Отчаянно вскинув увенчанную напудренной прической голову, Аннушка делает несколько судорожных шагов вперед — назад слишком страшно! — навстречу Елисавет, дщери Петровой. Голос предательски дрожит и рвется, но Аннушка изо всех сил будит в нем сталь, тщательно подбирая все еще непослушные после семнадцати лет в России русские слова:
— Сударыня, извольте отвечать, некое дело или безделье привело вас ко мне без надлежащего… полагающегося… должного… Verdammt noch mal[9], как жестоко вы поплатитесь!..
Аннушка протягивает вперед слабую дрожащую руку… и пальцы утыкаются в засиженное мухами зеркало. Это ее собственное отражение, которому багровый отсвет заката, пробившийся через вечно немытые дворцовые стекла, придал красноватый оттенок, играя с блестящей парчой. Даже солнце в России готово изменить ей! И за спиной никого: сквозняк колышет грузную портьеру — это и есть Анна и Бирон из ее кошмара! От облегчения и внезапного упадка сил у Аннушки стремительно темнеет перед глазами, пронзительно звенит в голове — и она как подкошенная падает перед зеркалом на истертый дворцовый паркет. Но в угасающем взгляде успевает сверкнуть ослепительная победная усмешка Елизаветы Петровны. «Так она все же была?» — отрешенно изумляется Аннушка, и мир гаснет.
… Какой отвратительный запах! Верно, в дворцовых закоулках опять издохла крыса, или нерадивый слуга опрокинул ночной сосуд. Но голове так приятно лежать — на упругом, мягком, теплом… .
— Анхен, Аннушка! Милый дружочек! Открой глазки!
Ах, это верная Юленька Менгден, единственная близкая душа в этом дворце, фрейлина и подруга-наперсница, уложив бедную Аннушку к себе на колени, настойчиво сует ей флакончик с омерзительными нюхательными солями.
— Фи!!! — фыркает юная правительница, оживая. — Юлиана, как ты позволила такой мерзости случиться у меня под носом?!
— Но Аннушка, душа моя, — Юлиана гладит ее по лицу мягкой сильной рукой, нежнее, чем положено подруге; так, наверное, подобает влюбленному кавалеру. — Тебе было дурно. Это ароматические соли…
