…Это Он объяснял нам, уже стремительно идя по залам музея.
— Вот как раз то, что нам нужно!
Мы стали разглядывать полотно, на котором обнаженный парень делил компанию с какими-то нетрезвыми стариками.
— Бессмертное творение Веласкеса «Бахус»! Написана триста пятьдесят лет назад! — Он взял аппарат наизготовку. — Страшно подумать, какой будет переворот! Все отпадет: сомнительные гипотезы, вульгарное толкование шедевров. Ох, не завидую я всяким там искусствоведам и экскурсоводам!..
Аппарат зажужжал. Века, видно, все же сделали свое черное дело, и голос, который наверняка принадлежал самому художнику, донесся едва слышно.
— Устал я… — сказал художник. — Устал, высунув язык, бегать по городу в поисках хотя бы одной приличной кисти. Не делают их теперь, что ли?
— Безобразие! — прошептала моя жена. — Кистей не могли ему выдать! Что они там — не понимали, что талант без кистей, как без рук?
Я покосился на приятеля.
— Что вы хотите? Семнадцатый век! — пожал Он плечами. — Счастье еще, что Рубенс потом дал ему несколько кисточек. А то бы мир так и не увидел ни знаменитого «Распятия», ни «Сдачи Бреды»…
— А краски? — донесся из глубины веков голос художника. — Где взять настоящие краски? Я же пишу колесной мазью! А потом скажут, что у какого-нибудь там Теотокопули палитра богаче!
— Просто не хочется верить, — сказал я, — что такие мелочи могли мешать творчеству в те века.
— Сто раз это слышали! — вдруг раздался из аппарата далекий голос женщины. — Надоело. Лучше помоги мне увязать этот тюк!
— Может быть, повременишь? — спросил художник. — Может, все еще как-то склеится?..
Мы вздрогнули. Веласкес, несомненно, беседовал с супругой.
— Нет, с меня хватит! — сказала жена художника. — Одиннадцать раз я возвращалась к тебе, надеясь, что что-то переменится.
— Скатерть не забудь, — сказал художник. — Ты всегда забываешь ее. А мне тут не до пиров.
— Все вы, художники, почему-то вбили себе в голову, что женщины обожают неудачников. Чушь это! Неудачников никто не любит! — сказала жена художника. Я подругам стесняюсь сказать, за кем я замужем. В твои годы люди уже имеют все, начиная от имени и кончая зимним загородным домом. А ты, кажется, до ста лет останешься подающим надежды. Ни одна женщина столько не продержится!
— Но послушай, — сказал художник, — у меня же физически не было возможности взяться за настоящее дело! Весной я работал на какие-то чертовы туфли, без которых ты не могла ступать по земле. Летом тебе приспичило посмотреть Скандинавию. И на это тоже пришлось зарабатывать. Осенью тебе стал необходим этот золоченый саркофаг из Египта…
