Весь Виктор Телегин (Переиздание) | страница 8

Смотрит Сашенька на Акульку, а та лежит не шевелится, все такая же синяя и холодная, как была. Понял Сашенька — не возвращает хуй старую жизнь, а для того только Богом дан человеку, чтоб хорошо ему делать, и новую жизнь давать.

Москва пушкинских времен — это город деревянный, отсталый, униженный. Царь Петр раком поставил Москву, в особенности ее бородатых бояр, и долго ёб, усмехаясь в черный голландский ус. Когда в 12 году, при Наполеоне, чиркнул огнивом партизан Ерема, то и запылала белокаменная.

А столица империи — это Петербург, о нем только разговоры. «А слыхали, в Пемтембургу — то фонари газовые по всем улицам поставили?».

— Поедешь в Петербург, в лицей, — сообщил papa двенадцатилетнему Alexzander'у, — черноволосому, низкорослому подростку, со скошенным по-обезьяньи лбом и едва заметным подбородком. Кроме явной уродливости Alexzander'а бросалась в глаза, заставляя выделить его из толпы — и непомерно большая для его возраста грушеобразная шишка, вырисовывающаяся под панталонами.

Александр представил на мгновение каменные красоты столицы, ее дворцы, памятники и площади, но еще страстнее, — хотя и не так отчетливо, — петербургских красавиц, наперебой раздвигающих перед ним свои прелестные ножки. И залился счастливым смехом!

— Ах, спасибо, папа, — крикнул он по-французски. — Я так давно мечтаю о Петербурге.

— Но, дружочек мой, — растрогался papa. — Лицей-то расположен не в Петербурге, а в Царском Селе.

— Ах, это еще лучше, — закричал Александр, бросаясь на шею отцу. (Его живое воображение вдруг нарисовало картину — он ебет саму царицу!)

— Но-но, Alexzander, — шутливо отбивался papa. — Этот содомит Лефанж привил тебе дурацкую привычку целовать в губы. Да еще с языком! Перестать!

Александр оставил отца в покое и со всех ног побежал вверх по лестнице, собирать свои немногочисленные пожитки. Прыгая через две ступени, он напевал: «Лицей! Я еду в лицей!».

Сопроводить Alexzander'а в лицей вызвался дядя Baziley. Одутловатая, красная физиономия Василия Львовича с обожженными ноздрями, синюшными тонкими губами выдавала завзятого кокаиниста и яростного поклонника вагины. Собственно, дядя Baziley так загорелся идеей «отвезти племяша в Пемтембург», не в последнюю очередь от желания посетить одно знакомое местечко в Козихинском переулке, где в окне второго этажа денно и нощно горит красная лампадка… О, столичные бляди! Вы не чета московским гетерам, не умеющим как следует обиходить мужское хозяйство! Петербурженка впивается в хуй так отчаянно, точно от капли молофьи, канувшей ей в рот, зависит ее жизнь.