— Довоольно.
Сашенька вцепился в руку Василия Львовича.
— Опомнитесь, дядя!
Дядя Baziley оттолкнул племянника, скрежеща зубами. Букли колыхались, в расширенных глазах сидел диавол.
— АААААААААААААААААА!
— Запорю!
— Дядя, опомнитесь!
— ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!
— Бесовское отродье!
В дверь постучали.
Дядя Baziley отбросил плеть, оправил сюртук, и — к стеночке. Карл Аристархович натянул панталоны.
— Да?
В дверь заглянул старший Кюхельбекер.
— Можно-с?
— Ждать, — бросил Карл Аристархович, утирая ладонью расползающихся по лицу чернильных змеек.
Кюхельбекер исчез.
— Ну-с, — подал голос Василий Львович. — Мы можем рассчитывать?
— Всенепременно, — заверил Карл Аристархович. — Мальчик, подайте плеточку.
Сашенька не без отвращения поднял с пола окровавленную плетку, вернул Карлу Аристарховичу. Карл Аристархович спрятал ее под стол, хотел было присесть, да, ойкнув, вскочил.
— Всего хорошего, — Карл Аристархович осклабился. — Учись старательно, ибо Отечеству нашему мужи ученые нужны, как воздух.
— Пойдем, Alexzander, — дядя Baziley нетерпеливо потянул Сашу за руку.
Обедали гречневой кашей с телячьими потрохами в трактире купца Славушкина. Дядя Baziley был оживлен и разговорчив, все норовил пощупать сиськи дородной кабацкой девки, разносившей квас да медовуху.
— Говорил я твоему отцу, что устрою в Лицей, — хвастался Василий Львович. — Вишь, и устроил.
— Спасибо, дядя, — пережевывая телячий глаз, отозвался Сашенька.
— Спасииибо, — передразнил дядя Baziley. — Спасибо-то на вилку не наколешь. Эй, любезная.
Девка подошла.
— Слушай-ка, — Василий Львович заговорщицки подмигнул. — Есть у вас тут молоко?
— Молока не держим-с. Брага-с.
— Брага-а, — разочарованно протянул дядя Baziley. Тут взгляд его уперся в обширные сиськи девки.
— Как звать-то тебя, любезная?
— Авдотья, барин.
— Кормишь?
— Чаво, барин?
— Грудью, спрашиваю, высерков своих кормишь?
— Кормлю, барин.
Дядя Baziley издал сытый утробный звук.
— Эк, хорошо. Ну-ка, любезная, нацеди мне молочка.
Поставил на стол порожнюю пивную кружку.
Авдотья замялась.
— Давай, давай, — поторопил дядя Baziley. — Чего ты мнешься, как неебаная.
Девка засмеялась. Потянула за шнурок на груди. Сиськи ее были огромные, белые, с ярко-красными сосками.
Василий Львович довольно осклабился.
— Ну?
Баба сдавила сиську, повела сверху-вниз. Сосок вздулся и вдруг выдал белую тонкую струйку, звонко канувшую в кружку. Авдотья перенесла руку к основанию сиськи и снова — вниз. И еще, и еще. Бзь-бзь-бзь! Тонкие струйки.
