Весь Виктор Телегин (Переиздание) | страница 117



— Толя, дуй за водкой, — сказал Быдлов, протягивая Лосю бабки. Быдлов — он богатый, его папа — шишак в Екатеринбурге.

Лось оживился, а до того трупом лежал на кровати Андреева в вонючих носках. Андреев уехал за деньгами в свою деревню. Лось — заплетенная в косички бородка — он поэт из города Пермь, свой парень, только вот носки никогда не стирает. И не снимает.

Быдлов относился к Лосю пренебрежительно — бездарь. Впрочем, так же пренебрежительно он относился и к Андрееву и ко всем остальным, включая мэтра Цинциннатова и ректора Глазунова. Уважал Быдлов лишь Манштейна за то, что он еврей, словно Бродский.

Лось вернулся с пойлом и Троегубской — поэтессой из Саратова. Троегубская — старуха, ей двадцать три, считала себя второй Цветаевой и вместо буквы "е" почему-то говорила "э": "Цвэтаева".

— Здравствуй, Одик, — сказала она.

Быдлов не ответил: он вскрывал пойло.

Пили из пластиковых стаканов, закусывая газированной водой. Здорово пучит и бьет по темени.

— Что пишэшь, Одик? — спросила Троегубская, косея.

— Ни хрена, — соврал Быдлов, не любящий выдавать секреты творческой кухни.

— А я закончила поэму. Хотитэ послушать? "Ты и твой".

Я отдалась тэбэ напрасно,

Напрасно — значит, зря.

Но — это так ужасно!

Я отдалась — любя…

— Бухаете, бля? Не зовете?

Звездою северной Пальмиры явилась Катюха. Повеяло культурой. Катюха выжрала стакан и принялась рассказывать, как в журнале "Ноябрь" ее хотел поиметь какой-то старый козел. С приходом Катюхи Троегубская умолкла, потом вдруг стала хохотать.

— Спой! — приказала Катюха Лосю.

Лось достал гитару, но Троегубская так хохотала…

— Заткнись! — рявкнул Быдлов

Троегубская хохотала пуще прежнего.

— Ах ты приблядовина пиздохуева!

Катюха влепила Троегубской мощную затрещину и та завизжала, что было немногим лучше.

Лось запел. Песня была грустной. Катюха заплакала. Пришел Манштейн.

— Прочел "Там, внутри" Эткинда — стоящая вещь, — сказал он.

— Бери стакан, Манштейн, — приказал Быдлов. Манштейн выжрал и побледнел. От пойла он всегда бледнел.

— К — как поживаете, м-мистер Бродский? — проикала Катюха.

— Не жалуюсь.

Тонкие пальцы Манштейна нервно мяли сиську визжащей Троегубской.

— Ахтлданегкштвтснаокгелрыбнашлб, — сказал Лось. Лось давно отложил гитару и не пел, а пил.

— А я тебе о чем говорю? — радостно взревел Быдлов, — Нахуй, наливай! Манштейн — пить!

— Пью, пью, — промямлил Манштейн, суя тощий член в намалеванный рот Троегубской.

— Скажи, Гагарин, — пристала к Быдлову Катюха, — есть в космосе жизнь или нет?