Автор, жги! | страница 22
И даже когда вроде бы все уже поняли, что надо что-то предпринимать, те участники ситуации, по которым противоречие бьет меньше (а то и дает несправедливый выигрыш), предпочитают делать вид, что все в порядке — а если есть механизмы принудить к тому же всех остальных, то и вообще отлично. И чем больше в контексте механизмов принуждения, чем больше фонового антагонизма — тем меньше шанс на то, что противоречие можно будет порешать на уровне «Марья Семеновна, нас с вами в одну аудиторию во вторник в 11–30 поставили, давайте сходим в бюро расписания вместе, разберемся? А то они меня слушать не хотят!»
В социологии медленное накопление нерешенных и нерешаемых конфликтов называется социальной напряженностью. И чем больше по населению конфликтов, отжатых в молчание, тем более душное и мрачное впечатление производит социум. Чем больше бенефициары этой системы стремятся сохранить статус-кво, тем больше они предпринимают мер по сбросу негатива, накапливающегося у остальных участников, куда-нибудь вниз. «Давайте ведьму сожжем?» Еще хорошие методы — изгонять козла отпущения (это не шутка, была такая традиция на самом деле), декриминализовывать семейное насилие и системно отказываться принимать к рассмотрению дела об изнасилованиях, издевательству над животными и школьному буллингу. Пока гнев благополучно сливается вниз, верхи могут спать спокойно.
На семейном и любом другом микросоциальном уровне это работает точно так же, плюс еще смещенные конфликты («когда у человека плохо дома, он дерганый и на всех орет на работе» и т. д.). На уровне внутриличностного конфликта как самому безответному достается имммунитету (привет, психосоматика), на уровне группы внезапно оказывается, что обязательно нужен аутсайдер, которого всяк может напинать, когда с души рвет. Думаю, большинство читающих эти строки не нуждаются постоянно в ком-нибудь живом, на котором можно было бы сорвать злость и отчаяние — но скорее всего, очень многие через так устроенные сообщества проходили.
Напряженность может висеть, клубиться и копиться долго, особенно если механизмы принуждения к молчанию хороши, а метод выделять аутсайдеров, на которых можно срывать зло — общепринят и привычен.
Но в какой-то момент (заранее никто, никогда не может предсказать — в какой) планка падает. Обычно это случается по принципу «соломинка сломала шею верблюда» — по какому-нибудь внешне пустячному поводу, который вдруг, внезапно, взламывает все устоявшиеся шаблоны, и те, кто терпел-терпел, терпел-терпел, вдруг массово чувствуют, что все равно терпеть дальше бессмысленно, так дальше нельзя, что мы, собственно, теряем, кроме своих цепей?… Или даже еще проще, у доведенного до ручки человека отщелкиваются рамки воспитания, он выскакивает из машины с топором и бежит обрубать зеркала тому, кто достал его бибиканьем в общей пробке. Ситуативная личная вина и мера реакции на нее оказываются несопоставимы — о чем могли бы свидетельствовать дворянские дети, попавшие под пугачевщину или французскую революцию. Могли бы, если бы остались живы.
