Но в XVI — первой половине XVII века казаки почти не занимались земледелием. Причины были вполне объективными: «Для занятия в то время земледелием у них (казаков. — А. У.) не было ни достаточного количества тягловой силы, ни земледельческих орудий для распашки целинных земель, уборки урожая и его обмолота», — писал историк Николай Коршиков. У казаков даже сложилась пословица: «Кормит нас, молодцов, бог: подобно птицам, мы не сеем и не собираем хлеба в житницы, но всегда сыты».
Только в конце XVII столетия земледелие начинает, наряду со скотоводством, составлять основу донской экономики. Несмотря на очевидные выгоды от хлебопашества, многие казаки считали труд земледельца унизительным занятием несвободного человека. Выразителем этой философии являлся атаман Фрол Минаев (?–1700), который грозил казакам-хлеборобам «битьем до смерти и грабежом».
Но времена менялись, а человек, по справедливому замечанию Марка Блока, французского историка и основателя знаменитой Школы «Анналов», больше похож на свое время, чем на своих родителей. Сын Фрола Минаева Василий, который стал донским атаманом в 1717 году, начал заводить многочисленные хутора и селил в них беглых крестьян. Последние вскоре стали крепостными атамана и богатой казацкой верхушки — старшины. Магнаты стали захватывать общинные земли, которыми донцы владели сообща. Земельный захват был известен на Дону как заимка. Владения донской старшины увеличивались и постепенно превращались в латифундии. В XVIII веке все чаще случаются конфликты казаков-общинников с казаками-заимщиками.
Крестьяне продолжали бежать на Дон в поисках земли и воли. Особенно интенсивным был поток малороссийских переселенцев, которых привлекали слухи о вольготной жизни на донских берегах. Казачья верхушка расселяла беглецов по хуторам и записывала их как своих крестьян. Принимать беглых было выгодно донским землевладельцам: они получали бесправные рабочие руки, которыми не только вели выгодное хозяйство, но и закрепляли за собой захваченные земли.
Донской публицист Алексей Карасев в одной из своих статей привел интересные сведения о том, как беглые малороссийские крестьяне выбирали место для поселения на Дону. Именитая донская старшина, занявшая земли Миусского и Донецкого округов, для привлечения крестьян выставляла у своих дворов грабли с зубцами, число которых обозначало количество свободных дней в неделю — дней, когда крестьянин мог заниматься своим хозяйством, а не барской запашкой. На пограничных с Новороссийским краем территориях у донских помещиков было достаточное количество рабочих рук, малороссийские крестьяне оседали прежде всего здесь, поэтому число зубцов обычно не превышало двух. При дальнейшем продвижении вглубь казачьих земель рисковые крестьяне могли рассчитывать на более выгодные условия. Во внутренних районах Земли Войска Донского дефицит рабочей силы был очевиден, и здесь малороссияне могли наткнуться на грабли с тремя, а то и четырьмя и даже пятью заветными зубцами. По словам донского историка и публициста Алексея Карасева: «Черкасы (так на Дону называли малороссийских крестьян. —
