Тот день мог закончиться кровопролитием, все к тому шло. У Иловайского были верные части, готовые открыть огонь по смутьянам. К чести атамана, он не стал стрелять в своих. Иловайский и сам понимал, что требования Белогорохова справедливы. Переговоры возобновились. Казаки получили атаманское разрешение беспрепятственно отправиться в родные станицы на заслуженный отдых, их служба признавалась исполненной. Сам Иловайский вновь обещал ехать в столицу империи и просить императрицу отменить указ о поселении донских казаков на Кубани.
Получалось, беглецы добились своего: служить на линии их больше не принуждают, можно отправляться к женам и детям. Казаки так и сделали, разъехались в разные стороны. Таким финалом могла удовлетвориться и власть. В конце концов, что такое семь сотен казаков? Они не могли пробить сколь-нибудь значимую брешь в имперской броне, вместо них можно послать других, а можно и вовсе не казаков. Мало ли регулярных войск, пехотных да кавалерийских полков у великой государыни-матушки?
Но важнее было другое. По огромной Российской империи бродил призрак русского бунта. Со времен Емельяна Пугачева самодержавие остро реагировало на любую смуту, которая возникала в толще народа, инстинктивно подозревая здесь самую большую опасность.
Белогорохов и другие казаки ослушались императорского указа, бросили властям открытый вызов, заставили начальство удовлетворить их требования. Это послужило примером для других. С начала июня 1792 года с Кубани побежали донские казаки. Небольшими группами по несколько десятков конников они бросали ненавистную пикетно-постовую службу и утекали на Дон, который вновь становился вольным. С Дона выдачи нет.
И покладистая казацкая старшина, обласканная милостями Екатерины II, опомнилась. Казаки Белогорохова не успели еще доехать до станиц, как туда же полетели приказы с требованием возвращения бунтовщиков на «прежнюю службу». Где-то старшине удалось задержать беглецов, но во многих станицах случились серьезные столкновения.
Белогорохов всего несколько дней пожил вольным казаком в родной Пятиизбянской станице. Однажды днем к его дому пришли приставы и затребовали хозяина к станичному начальству. Это был арест. Белогорохова повели в станичную избу, но казаки-беглецы, давшие клятву, отбили своего вожака и ускакали в степь.
Казакам стало понятно, что рассчитывать они могут только на себя. Защищать их законные требования никто не собирался. Донское начальство себя выдало, теперь беглецы верили только в милость Екатерины II. Белогорохов убедил казаков, что избавления от служебного произвола надо искать в Петербурге. С несколькими товарищами казак отправился в столицу империи.
