Этюд в розовых тонах | страница 95



Нас аборигены, безусловно, заметили издалека. Когда мы подошли поближе, рыбаки, указывая на нас пальцами, начали лопотать что-то невнятное. Причем на двух совершенно разных языках! И вот тут я, впервые за всю мою недолгую историю путешествий по иным мирам, оказался в замешательстве. Ранее Альтернатива разговаривала со мной только по-русски, в той или иной степени косноязычности.

Но здесь был определенно другой мир. И языки этих людей, отдаленно походившие на южноитальянский и малайский диалекты, были мне вообще непонятны! И ладно бы только мне – магесса четвертого уровня жалобно смотрела на меня, беспомощно разводя руками. Увы, магия миров Созвездия за всю свою невообразимую историю, насчитывавшую несколько десятков тысяч лет, так и не смогла изобрести заклинание универсального переводчика.

Неудобное положение выправил подошедший капитан фелуки – плотный фактурный мужчина лет пятидесяти, с ухоженной бородой, заметно тронутой сединой, с золотой серьгой в ухе, одетый в кожаный жилет поверх тонкой белой батистовой рубашки и роскошного алого кушака, опоясывающего располневшую талию, и обутый в классические пиратские ботфорты – с пряжками и отворотами.

– Сальют! Сеньор и сеньорита – из Благодати?! – низко раскланявшись, восторженно воскликнул капитан на ломано-перекошенном русском языке. – Добро пожаловать в Альтремару, вашье сиятельство! Мы, пльемя тьерци народа таллау, ждалли вас здьесь много, много льет! Дьед ждал – не дождался. Отьец ждал – не дождался. Эль-капитано Мараджо Скьявелли ждал – и дождался! Браво! Брависсимо!

Ну и так далее, и тому подобное… «Великий и могучий» в местном исполнении являл собой убойный трэш, от которого натурально «вьялли уши». Мне-то деваться было некуда, а вас, достопочтенные сеньоры и сеньориты, я постараюсь избавить от этого словесного беспредела.

Как вы думаете, почему этот морской бродяга из попы мира не только понял, откуда мы, но и влет просек наш статус? А очень даже просто. В мире, живущем в условиях, максимально приближенных к Средневековью, рулит не грамота, а символика. Александра, как ни старалась, не смогла объясниться с аборигенами ни на словах, ни в письменной форме, ни даже на пальцах.

В конце концов, раздраженная волшебница топнула ножкой с досады, выругалась нецензурными словами, которых даже я не знал, и пошарила в незримых закромах Обсерватории. Эффектно вынув из воздуха мою латунную эрзацкорону, Александра нахлобучила мне ее на голову. А затем юная пограничница подняла надо мной голубой штандарт с белым грифоном.