Я опрометью побежал к камню, на котором только что стоял единорог. Рядом с камнем во мху виднелись следы острых копыт.
– Значит, мы действительно видели его… – пробормотал Джерард.
– Что-то видели, точно. Прежде тебе доводилось?..
– Нет. А тебе?
Я покачал головой.
– Джулиан божится, что один раз видел его, – сказал Джерард. – Издалека вроде бы. Говорит, что гончие не стали за ним гнаться.
– Какой же он красивый – шелковый хвост, золотые копытца…
– Да. Отец всегда говорил, что встреча с ним – добрый знак.
– Я бы тоже не отказался ее так расценить.
– Странное время он выбрал для появления… столько лет…
Я снова кивнул.
– Может, тут есть нечто особенное? Ну, он все-таки наш покровитель и все такое прочее… Может быть, мы что-то должны сделать?
– Может, и должны, но мне отец ничего про это не говорил, – ответил я и осторожно погладил камень, на котором стоял единорог. – Если тебе не безразлична наша судьба, если ты в силах подарить нам свою милость, благодарю тебя, единорог, – сказал я. – Но даже если это не так, благодарю тебя за то, что ты своим появлением озарил нашу жизнь в эти мрачные дни.
Мы ушли от камня и попили воды из родника. Взвалив нашу скорбную ношу на спину вьючной лошади, мы повели коней под уздцы и сели верхом только тогда, когда ушли далеко от поляны, где после нашего ухода стихло все, кроме поющего ручья.
Жизнь полна неожиданностей, но надежда никогда не покидает нас окончательно, даже тогда, когда мы на волосок от гибели, и как славно, когда жаровни, под которыми не то погасили, не то забыли развести огонь, остаются далеко позади… Вот такие мудрые житейские истины бродили у меня в голове к вечеру, нежимые духом творческого вдохновения.
Все семейство собралось в библиотеке. Я сел на краешек широкого письменного стола. Рэндом расположился на стуле справа от меня. Джерард стоял у противоположной стены, внимательно разглядывая развешанное по стенам оружие, а может, рассматривал гравюру Рейна, на которой был изображен единорог. Ни Джерард, ни мы с Рэндомом не обращали никакого внимания на Джулиана – этот развалился в мягком кресле около стеллажей, сложив руки на груди, вытянув и скрестив ноги и глубокомысленно рассматривая свои ботинки. Фиона, стройная красотка (ростом в пять футов и два дюйма), не сводила с Флоры зеленых глаз, а та пожирала ее своими необычайно синими. Сестры о чем-то сплетничали у камина, и волосы Фионы горели не менее ярко, чем пламя, мерцали и переливались. Глядя на Фиону, я испытывал ощущение, подобное тому, что испытывает скульптор, закончив работу, когда он складывает инструменты, отходит от своего творения, изучает издали, улыбается и начинает задавать себе все новые и новые вопросы. То местечко, куда «скульптор» умело надавил пальцем и сотворил ямочку над ключицами, всегда восторгало меня как изю минка творения – особенно тогда, когда Фиона насмешливо или надменно запрокидывала голову, глядя на нас остальных как бы сверху вниз.
