Станкевич позднее рассказывал, что, видя в Ставке полное разложение, он убеждал генерала Духонина бросить Ставку и уехать. Духонин колебался, но генерал Дидерихс высказался против, говоря, что начальник штаба Главнокомандующего Российской армии покинуть свой пост не может. Духонин остался. Он, вероятно, думал, что «товарищ Абрам» его арестует. Но вряд ли думал, что его попросту насмерть растопчут озверелые Крыленкины матросы.
Как хорошо, что лет через двадцать этого кровавого «государственного обвинителя», «прокурора республики», «товарища Абрама» Сталин зверски отправил на тот свет, да еще перед расстрелом наиздевался над ним всласть. Крыленко заслужил свою казнь сполна.
Главнокомандующий… Ты попросту палач,
Стараньем чьим растерзан был Духонин.
— писал в те годы о Крыленко друг Блока, поэт Вл. Пяст (В. А. Пестовский), покончивший самоубийством в начале революции.
До войны В. Б. Станкевич был приват-доцент Петербургского университета по кафедре уголовного права, во время войны добровольцем поступил в Павловское военное училище и вышел в офицеры, в саперы. По национальности В.Б. был литовец, из дворян. По-литовски предки его были — Станка. Но со временем фамилия полонизировалась в Станкевич. А Станкевичи русифицировались. По политическим убеждениям В.Б. был народный социалист. Эта партия была «буфером» между кадетами и эсерами. Кадеты были конституционные монархисты, энэсы склонялись к республиканизму. Но будучи народнического корня, они все же отталкивались от эсеров из-за их террора. В революцию Керенский, став главковерхом, назначил офицера-сапера Станкевича Верховным комиссаром Ставки.
В «Голосе России» сообщалось, что Станкевич в Берлине хочет сплотить группу под названием «Мир и труд» и издавать двухнедельный журнал «Жизнь». По опубликованным пунктам программы «Мира и труда» такой пасифизм мне не очень нравился, но я думал, что с Станкевичем можно поговорить о «Ледяном походе», и решил написать ему. В письме я спрашивал, можно ли хотя бы в отрывках напечатать книгу в его журнале?
Очень быстро от Владимира Бенедиктовича пришел ответ. Он писал, что заинтересован рукописью, но хотел бы, чтобы я приехал в Берлин, чтобы мы обо всем, как он писал, договорились. В Берлин мне приехать было нелегко, я был классический пролетарий, а поездка стоила денег. Тем не менее я решил ехать, брат одобрял: езжай, езжай, письмо хорошее, может, что-то и выйдет. И я поехал.
