По сценарию Хрущева советская пресса подняла шумную кампанию против вооружения бундесвера ядерным оружием. В течение апреля — июня 1957 года МИД направил правительству ФРГ одну за другой три ноты протеста. С гневными речами не раз выступал и сам Хрущев.
Хотел того Аденауэр или нет, но его политика была одной из главных причин глубокого паралича в решении германского вопроса.
Хрущев это знал и потому тогда же, в Крыму, решил направить личное послание канцлеру, с тем чтобы нейтрализовать его. Он был убежден — если тот откликнется, разговор с ним можно будет направить в русло политических уступок. Послание Аденауэру, которое Хрущев сам отдиктовал стенографистке, можно считать образцом его личного творчества. Начиналось оно, как обычно, с весьма жесткого изложения позиции Советского Союза. Там и признание ГДР, и образование конфедерации двух германских государств, и объявление Западного Берлина вольным городом. Советский руководитель убеждал канцлера принять этот план — в противном случае он вынужден будет заключить сепаратный мирный договор с ГДР.
Однако послание содержало не только угрозы, но и обещания. Если канцлер скажет «да», Хрущев нанесет визит в Бонн и тогда откроются шлюзы для широкой торговли и сотрудничества. Огромные ресурсы Востока в сочетании с технологическим гением немцев произведут чудо. В учебниках истории будет отмечаться вклад Аденауэра в решение благородной задачи ликвидации «холодной войны».
Конечно, Хрущев не мог удержаться от того, чтобы не попытаться вбить клин между канцлером и Эйзенхауэром. «Мы придаем огромное значение предстоящим переговорам с американским президентом, — писал он. — Возможно, они приведут к „прорыву“ в отношениях между двумя сверхдержавами». При этом делался намек, что германский вопрос может быть решен и за спиной Аденауэра, так как предстоящие «беседы в Кэмп-Дэвиде не могут ограничиться только проблемой выращивания кукурузы и огурцов».
Хрущев надеялся, что его послание произведет должный эффект, и энергично принялся утрясать последние детали своего визита в США.
Хрущева не покидало некое горделивое чувство: приглашение в Америку — это его личный триумф. Ни один российский или советский руководитель до него — даже царь — не бывал в Соединенных Штатах.
Но интересно другое. Читая барабанные реляции прессы о том, как «наш Никита Сергеевич» приехал и враз покорил Америку, трудно представить, что на самом деле он страшно боялся ехать туда. Хотел и боялся.
