К коробановскому повороту майор приутих, подтянулся и стальные, в потеках коросты ворота товарищества «Поплавок», бравшего здесь исток, распахнул, не стесняясь, с ноги, всполошив дачного пограничника и ораву собак, всей кудлатой братвой ниоткуда возьмись ломанувшихся к ним вопреки верещанью кустода; отступив и спиной заслонив Аметиста, майор без большой суеты притянул дверь обратно, и лапы приспевших собак дружно грохнули о металлический щит. Басурманин, прикрикнул Почаев с надсадой, утиши своих церберов смрадных: эмвэдэ, в Коробаново движемся, не навредим. По ту сторону стали слышны понуканья и топанье; поприпрятав собак, страж по новой разинул ворота — виноватого вида предстал исхудалый гастон двадцати, что ли, лет, в майке, кажется, «Барсы» — Птицын был не знаток. Натаскал живоедов, попенял азиату майор, эка мчат! Не порвут, так затопчут! Сам-то издалека? Самарканд, ученической быстроговоркой отвечал испытуемый, вскидывая глазами на Птицына и уменьшаясь как будто в размерах. Ты не ссы, посоветовал великодушный Почаев, из бумажника извлекая слепневское фото, а скажи, не встречал ли ты здесь вот такого угрюмого дядю, ростом ниже тебя, поведения малозаметного, но способного и отмочить. Часовой «Поплавка» с проступившей плаксивостью в узких глазах перевел взгляд на снимок и так долго рассматривал фото, что Птицын решил, будто парень удумал от скуки устроить глумеж над последним терпеньем майора, но, когда сам Почаев, взъярившись, отнял фотографию, караульный нисколько не переменился в лице и, по цепкому усмотрению Птицына, перестал и моргать. Аметист без старания потормошил обездвиженного за плечо, но едва ли тот внял робкой встряске, и тогда же майор, матерно бормоча, в третий раз расчехлил пистолет и уткнул между глаз безответного стражника. Здесь покончишь, муфлон, зашипел он, я тут в полном праве, мать домой не дождется, вкурил или нет? Прекратите, майор, не поможет, вмешался в дуэль Аметист, абонент недоступен, попробуем позже, к примеру, а ответ на вопрос ваш мы сами уже лицезрим: ну с чего ему было впадать в этот красноречивый столбняк, если б он так-таки не встречал нашего пожирателя детства и совсем ничего не имел рассказать нам? Понимаю, что вы бы хотели при этом раскладе продолжить расспрос, но попробуем же удовольствоваться подтвердившимся: эта просека облюбована пленным Слепневым порядочно и сейчас мы на ней оказались не всуе; предоставим же остолбеневшего солнцу и ветру и изыдем уже на полунощь. Майор, было видно, устал от него и, возможно, желал бы теперь поменять Аметиста местами с гранатово-синим молчальником, чей лоб обседали неслышимые комары, но пугающий ствол опустил и взглянул на застылого юношу то ли сочувственно, то ли с умыслом передразнить хнычущую гримасу его. Птицын, к северу носом, привстал на мыски: дачи длились вдоль в гору растущей проезжей дороги, обстоятельные, состоявшиеся, обукрашенные у кого рыбьим зубом, где вороньим пером; день был вторничный, и земляные наделы проветривались от хозяев, наломавшихся на выходных. Приливало тепло, сея в воздухе богослужебную сладость смолы (вторил клевер, помалкивало остропестро); небеса пустовали, как в детские лета, так же, как и тогда, изнуряя душевную внутренность Птицына; наконец Аметист снялся с места, уводя за собою майора от высасываемого стражника. Я, возможно, успел утомить вас за все это время, замечал он, стараясь и краем смущенного зренья не цеплять адресата, и прошу извинить мне такое настырство, не умеющее поспособствовать делу (впрочем, как и ему повредить), но прошу также сделать любезную скидку на оторопь, незнакомство с предметом и, чего уж скрывать, экзальтацию искреннего неврастеника и большого задрота (в школе кличка Тычиночник, в пятом-шестом; во дворе — беспризорничьим просвистом из двадцатых годов — беспардонное Птюч), приглашенного тайным советником в штаб-квартиру игры не для всех, где замешана, нет, не бумажная смерть, не фальшивые корчи, а конечное то, что добудется в ней победителем, никому не известное хотя бы и в общих чертах, но чем дальше и глуше оно, тем родней и желанней. Но довольно с меня объяснений, спешу перед вами зашиться и вперед расшиваться не стану, покуда о том не попросят нарочно — Аметист наконец развернулся к Почаеву тонким лицом, и Почаев взглянул на него так, как будто в самом атташе вдруг расчуял двойное бесовское дно.
