Слабосильный осиновый, с перебивками лиственниц, строй, протянувшийся справа, раздался, предъявив незнакомое раньше ему озерцо, упирающееся противным концом в староверческий ельник. Аметист дал Почаеву знак задержаться: погодите, майор, я хочу научить вас одной любопытной безделке, способной и вам кое-что приоткрыть: потрудитесь получше запомнить текущий пейзаж — это зеркало вод, обрамляемое нестоячим кустарником, чернобурую хвою напротив, не растраченную до конца еще прелесть листвы, небо сине-молочное, что бы еще вы хотели учесть, — и сегодня, как ляжете спать, постарайтесь представить себе это место в контексте спустившейся тьмы, но поймите меня хорошо: не выдумывайте, бога ради, азиатских чудовищ, некрещеных детей, суетящихся в кронах, и утопленниц с волосами, что возгри, нужно только проникнуться тем, что у вашего дома и этого леса с пробоиной озера одна на двоих неразменная ночь и ни завтра, ни годы спустя никакой перемены в такой установке не произрастет. Аметист на десяток секунд приумолк, позволяя Почаеву что-либо переспросить, но погасший майор все молчал, и глаза его изображали все то же растерянное скудоумие, что в начале пути. Птицын выдохнул с рыканьем тихим, притворным и тут же закашлялся. Солнце, выбравшись, жарко легло на лицо. Герр майор, приосанился Птицын, если вы поклонитесь Слепневу и признаете над собой его власть, он, уверен, отдаст вам искомые кости, ему от них прок невелик; вас не выпрут с поста, непременно отметят и ведомственно, и в печати, а потом, чем не шутит судьба, могут произвести в генерал-губернаторы или куда вы изволите метить — я отнюдь не силен в этих табелях, так что не будем. Это, надо признаться, не лучшее из предложений, но, конечно, скорейшее в осуществленье; я единственно вас попросил бы в такой ситуации вовсе не привлекать мое имя к отчетам по делу: мне оно еще несколько дорого, как ни крути. Раскаленный майор задышал, словно печь, заливаясь свекольно от воротника до коротких песчаных волос, желваками работая: я, чтоб ты знал и запомнил, стране присягал, когда ты еще в школе за партой зудел при прыщах, и таких, как твой пидор Слепнев, опечалил конкретно без счета, ноздри рвал и ногами месил, и приятеля же твоего, спидоносца, также лично крушил на Рогожской, пока не наскучило; я два центра торговых пасу, двадцать тысяч квадратов, этот сраный «хендай» мне вообще для отвода претензий, чтоб ты понимал; Платьев ваш малахольный по пять раз в году засылает мне то солонины, то рыжиков, то балыку, то медвежьего окорока, потому выторговывать у Слепнева локацию юных останков для себя почитаю позорным, и ты о таком позабудь. За спиной у майора недвижное ранее озеро, наблюдал Аметист, оживало дурным оживаньем: посредине его соткалась словно белая нить заклубившейся пены и затем протянулась во всю ширину водного промежутка, и майоров советчик, к губам приложив указательный палец, выразительным взглядом заставил Почаева приобернуться: пенный гребень клубился и рос, поднимаемый толщей воды, на глазах формирующей вал крепостной, неприступный для всякой осады; поразительно локоть за локтем росло укрепленье, поднималось шумливо, бугрилось свинцовыми мускулами, наливалось и ныло, обдавая деревья раскатами дрожи; сотрясаемый зрелищем, Аметист краем глаза бессильно следил, как майор, в безвоздушном припадке распяливший рот, рвет рубашку одною рукой, а другою распетливает пистолет. Птицын предупредительно вскрикнул, накрывающий грохот пронзая, но майор уже искренне целил в скопление вздыбленных вод как в копейку и, когда водяная стена, трехэтажных достигнув высот, чуть качнулась и двинулась к ним, раз, другой и — уверенней — третий, прострелил тело серого морока. Надвигающаяся громада, отшатнувшись, зависла дамоклово, и опомнившийся Аметист дал майору команду бежать до того, как мятежные воды со стоном обрушились вниз и рванулись из озера мутно-зеленой волной, увлекая с собой потревоженный ил и гнилое ощепье лесное, навалились на берег с хлопком, перемалывая пересохший рогоз, и накрыли пустую дорогу.
