, чтобы как-то насытить посильным магизмом пустоватое действо. Мы ступаем дремотно, петляя в пыли, в трех шагах друг от друга — так майор предлагает мне будто бы некую фору, но его любопытство все так же меня тяготит, как пристегнутая бессловесным тюремщиком гиря. Грейдер необитаем, дым неотменим, очертанья размыты. Перед самым отъездом сюда мне еще раз представили карточки наших искомых Олегов, что заметно упрочило сходство моих разработок с волхвованьем авдотьинской «бабушки Веры», исцеляющей по фотографии. Эти снимки я знал превосходно из наших газет, но теперь, в окончательном оригинале, извлеченные из-под бликующей пленки домашних альбомов (голова пролистала сама: дни рожденья — какая-нибудь Евпатория — обниманцы с котом — дачные приключения, что там еще), они выглядели как находка на капище, обустроенном в школьном подвале горбатым завхозом. То есть я не могу отрицать, что исходные снимки имели во мне больший отзвук, чем перепечатки и сканы в сети, но развить это чувство, пришить к нему логику я не сумел. Стоит ли говорить, что я мог бы расслышать в себе не в пример больше смысла, если б поиск касался живых, а не мертвых детей, чья сохранность вдобавок заранее нам неизвестна: сказки, недостающей закиснувшему Полажовью, из такого не вылепить даже при самом удачном раскладе, наши мальчики невосставимы, какою водой их ни спрысни. Проступают, однако, из птичьего трепа в деревьях враждующие соловьи, и какое-то время мы с другом майором прислушиваемся к рассвиставшейся зелени так, как будто за этим сюда и пришли.
Я забыл свой циутр, пояснил Аметист на обратной дороге к машине, просто решил, что сегодня он не пригодится, но случилась ошибка; это приспособленье нехитрое и беззатратное в деле; другой раз непременно им вооружусь. Здесь же он, осмелев, попросил у майора раскрыть ему координаты других называвшихся мойщиком мест, чтобы самостоятельно произвести там работу и не отнимать его время, но Почаев, прокашлявшись, высказался в отрицательном смысле и посуровел. Птицын предположил про себя, что майор или кто-то еще из причастных слепневскому делу не желает, чтоб штатский в лиловой ветровке докопался до скользких болотных мощей в одиночку, уйдя от надзора, даже если его интерес в этом случае малопонятен. Аметист уронил нехорошее «понял» (что ты понял, жучило смешное, досказал за майора беззвучно, и сам замрачнел) и, в отмщенье стараясь казаться как можно неблагонадежней, объявил, что до дома сумеет добраться пешком. Заявленья его, было видно, никак не смутили майора; отпрощавшись без рук, маловеры в «хендае» не без бултыханий прорвались на просеку, шум их скоро растаял, Аметист же остался один в обозримом пространстве. В голове расплывалась широкая, ровная тяжесть. Лес, запаренный, неотдышавшийся, без большого участия разглядывал Птицына, не признавая в нем части природы. Вывалившись из календаря гостевых и домашних боев «Млыничанки», Аметист ощущал себя несуществующим. Действие его жизни, гонимой с футбольных полей в коридоры редакций и спорткомитета, оргалитом прогорклым обшитые, и затем выдуваемой вновь к кромке поля, арене свирепых подкатов и ругани женской, самого его волновало постольку-поскольку, почти не всерьез, но привязка к такому порядку сама по себе принималась им как посошок и подспорье. Аметист был бумажный боец без каких-либо знаков различий, раскраски и пудры, и его позвоночник был так же на деле нетверд, как хитиновый панцирь любой из его авторучек. Невесомость его положения, ничтожность задач и практическая невозможность какого-либо реноме в местном корреспондентском кругу превращали его в умолчанье, фигуру отсутствия, что казалось ему отвечавшим его историческим чаяниям. В «Колокольне» он сиживал с Мартовым, грузным и широколицым, будто бы перенявшим у Глодышева небольшое проклятье безбрачия, по безделью поигрывавшим в
