Осенью ноль второго у их стадиона сгорело три частных бревенчатых дома, Аметист приходил на сырые кострища и там перешагивал медленно через завалы, поминутно стараясь расслышать другого себя, назначающего каждой вещи ее настоящую цену. В черных бревнах мелькали осколки посуды и старинные предохранители с крыши размером с заварочный чайник. По боку открывался болезненный Влаховский парк, где селились дрозды и служил поврежденный в уме Эдик Огнетушитель, поновлявший сезонно скамейки вокруг низкой плахи, оставшейся от разнесенной эстрады, и гонимый родителями от детей. Эдик передвигался старушечьим шагом-щипком, будто бы в гололед, — некогда он учился в их школе на два класса старше, и его били походя все, кто хотя бы умел сжать кулак, — кто куда, Эдик был безответен, как деревце; к его большему горю, в одно из таких поруганий, ошалело валяясь в кругу напирающих ног, он затрясся, вскричал небывало, прогнулся дугой и забрызгал собравшихся серою пеной — в первый раз это их отпугнуло, и Эдика бросили в яблонях школьного сада, где его вскоре подобрала и втащила внутрь зданья физрук Коновалова. Верный знамени непротивленчества, Эдик не выдал своих истязателей власти и надеялся на послабление мук; в самом деле, неделю-другую его не касался никто, исключая ничтожные стычки в дверях (ты ходи, да поглядывай!), и как будто поправился даже и зарозовел, но тоска безнаказанности и губительная нераскрашенность буден вскоре снова подвигли терзавших его на привычное зло, и теперь интерес их был в том, чтобы в Эдике снова разбился загадочный капсюль, заставлявший его конвульсировать и извергаться. После третьего опыта в школе возникли унылые люди из органов, привлеченные Эдиковым неизвестным до этого дедом (о родителях мученика Аметист никогда не слыхал), и зачинщикам травли (сошлись на троих) было выписано порицанье, а сердешного Эдика перевели в интернат номер семь, рифмовавшийся в млынских воззреньях с двадцать пятой больницей, к постоянной прописке в которой его, как казалось, несли волны внутренней Лажи. По счастию, Эдик сумел-таки выгрести против течения, и на выборах в Думу в две тыщи седьмом Аметист, деловито придя на участок испортить бумажку, обнаружил его в наблюдателях от коммунистов и имел с ним высоковменяемый диалог: Эдик преподавал интернатским литру, насыщал интернатский же сайт раз в квартал новостями и носил мешковатый, но чистый костюм, сохраняя в обличье своем все былые приметы блаженного вплоть до стайки фурункулов на ощетинившемся подбородке.
