— Батюшки мои! Поглядите, сколько груза! — воскликнул Дэкстри. — Если будет шторм, он раздавит весь поселок.
Берег был забит и завален баррикадами из товаров; каждая новоприбывшая лодка добавляла свою долю, выкладывая на каждое свободное место тюки, ящики, котлы и прочий багаж. Все это валялось в величайшем беспорядке на весьма ограниченном пространстве. Крючники с песнями скатывали груз с барж и наваливали его в кучу, а орущая, ругающаяся толпа дралась над этой кучей, ища, разбирая и наваливая отдельные тюки.
Казалось, уже больше не было места, а груз все прибывал.
Стоял адский шум, люди бранились, толкались и лихорадочно торопились. Неистовая спешка звучала в голосах толпы, сказывалась в несдержанности движений, в побагровевших лицах, насыщала воздух возбуждающей, магнетической энергией.
— На берегу сущий содом, — сказал лодочник. — Вот уже три дня и три ночи, что я не спал, — места нет для сна, да и слишком светло. Яичница с ветчиной стоит полтора доллара, а виски идет по четыре доллара стакан.
Последнее было произнесено с глубокой, несказанной печалью.
— Безобразия есть? — спросил старик.
— Ого! — ответил лодочник. — Прошлой ночью было убийство в «Северной».
— Картежники?
— Да. Убийца новичок по имени «Миссу».
— Вот как, — сказал Дэкстри. — Я знаю его. Он негодяй.
Трое мужчин кивнули, но дальнейшего объяснения не последовало.
Сойдя с лодки, они вступили в царство шума и толкотни. С трудом пробираясь сквозь сумятицу, они вышли к огражденным участкам, где палатки тесно стояли одна к другой и где каждый вершок земли был занят. Здесь и там пустое место бдительно охранялось владельцем, смотревшим на остальную публику подозрительным и кислым взором. Кое-как выбравшись из этого столпотворения, мужчины остановились.
— Куда вы хотите идти? — спросили они мисс Честер.
Теперь во взоре Гленистэра уже не было той дерзости, с которой он обычно смотрел на женщин Севера. Он смутно сознавал, что ее привело в эту чуждую и антипатичную ей обстановку какое-то важное дело.
Независимость ее возбуждала восторг в мужчине его типа, а холодность ее только разжигала его страсть. Захваченный ею, Гленистэр потерял всю свою чуткость. Он мог смеяться над ее отвращением к нему, за исключением его поступка в ту ночь, когда он заключил ее в свои объятия. Ему в голову не приходило, что в его характере могли быть черты, антипатичные ей, и он ощущал острое нежелание расставаться с нею.
Она протянула обе руки.
