— Странные у тебя понятия о дружбе! — сказал Нилов.
В прокурорском кабинете наступило молчание. Обиженно сопя, Клочков поднялся, молча сунул Нилову руку и пошел к дверям.
В дверях он вдруг остановился и, обернувшись, сказал:
— Ты хотел мне адрес Наташи Грудневой дать. Давай! Я ей как депутату напишу. И уж она-то, наверное, поможет мне в отношении штрафа. И тебе, Васька, стыдно будет тогда. Сухарем ты все-таки стал, прокурор, сушеной воблой, вот что я тебе скажу, не обижайся!
Он вытянул из кармана записную книжку и автоматическую ручку.
— Говори, где она живет.
— Пиши: Белоруссия…
— Ах, она в Белоруссии! — сказал Клочков с искренним разочарованием в голосе. — Тогда… будь здоров!
Он спрятал книжку и вышел, хлопнув дверью.
1949
Про меня говорят, что я человек неглупый. И работник я неплохой. Меня неоднократно награждали почетными грамотами, объявляли мне в приказах по нашему учреждению благодарность, ставили в пример другим.
Но мне думается, что я мог бы достигнуть большего, если б не эта моя несчастная страсть, даже порок!
Я не запойный пьяница, не оголтелый картежник, я не изменяю своей жене.
У меня — другое.
Я очень люблю выступать с речами на собраниях.
И странно, на узких совещаниях, где можно говорить просто, вот как сейчас, я обычно молчу или говорю дельные вещи.
Но такие совещания меня как раз и не удовлетворяют. Меня тянет выступать именно на ответственных собраниях, где имеется президиум, ораторская трибуна, графин с водой, столик стенографисток и… сотни человеческих ушей и глаз!
Перед тем как пойти на собрание, я очень волнуюсь. Я хожу по комнате из угла в угол и обдумываю свое выступление.
О чем я буду говорить? Разве вот об этом?.. Или… об этом?.. Выясняется, что говорить мне не о чем. Тем не менее я пишу тезисы.
Но жена-то меня знает!.. Она подходит ко мне, смотрит на меня умоляющими глазами и говорит:
— Степочка, я тебя очень прошу… не выступай! Пожалей хоть детей.
— Оставь меня. Что за обывательщина?!
— Если тебе так уж хочется выступить — выступи передо мной. Я разбужу Клаву и Митеньку — они тоже с удовольствием послушают. И соседей можно позвать.
— Вот-вот! Еще вызови тетю Зину. И будет полный семейный кворум!
Спор наш кончается ссорой. Митенька и Клава просыпаются и громко ревут. Жена заявляет, что она очень сожалеет, что в свое время сделала один глубоко ошибочный и — увы! — непоправимый шаг в жизни.
Я убегаю на собрание с испорченным настроением.
Сижу я обычно в первом ряду.
