Муж мой покойный был человек степенный, положительный, работал слесарем в нашем домоуправлении. Выпивать — выпивал, но без особой романтики, в меру. Сама я тоже женщина сырая, сидячая, всю жизнь прожила в Москве, на Красной Пресне.
Когда в 1941 году немец нашу Пресню бомбил и мне предложили эвакуироваться в глубокий тыл, я и то наотрез отказалась.
«Лучше, думаю, я еще двадцать зажигалок потушу, и на окопы пойду, и за ранеными буду ухаживать, чем тащиться неведомо куда».
А Лешка мой ни в мать, ни в отца. Он еще совсем мальчишкой был, а она, романтика эта, уже трепала его, как лихоманка какая!
Три раза из дому убегал!
Первый раз стащил отцовские валенки и полушубок и подался… на Северный полюс! До полюса, однако, не доехал: в Лосинке милиция сняла с электрички.
Другой раз из Одессы его к нам привезли: в Испанию пробирался, с фашистами воевать.
Постарше стал — на все лето исчез. Мы розыск объявили, напечатали в газетах объявление. Я извелась вся, исплакалась.
Вдруг — является!
Худущий, загорелый, вытянулся с коломенскую версту. Ну, прямо арап Петра Великого.
— Здравствуйте, — говорит, — уважаемые предки! Я был на крышке мира, в горах выше Средней Азии. Я там работал на станции (забыла название, которая погоду предсказывает), изучал розу ветров!
Отец на него.
— Ах ты такой-сякой! А почему ты не дал знать о себе?
— Потому что находился в малодоступном горном районе.
Муж покойный осерчал, пояс с себя долой.
— Вот я, — говорит, — сейчас изображу розу ветров на одном твоем доступном районе!
Лешка смеется:
— Бросьте, папаша! За что вы меня хотите стегать? Я там благодарственную грамоту получил за свою работу. Полюбуйтесь!
Достает бумагу, показывает. Смотрим, действительно грамота благодарственная. Неудобно такого грамотея драть. Пришлось простить.
Началась война. Лешу во флот взяли. Попал он на военное судно, называется «охотник». Они за немецкими подводными лодками охотились и пускали их ко дну.
Я не надеялась, что он живым с войны вернется: кому-кому, а моему романтику головы не сносить! Мужа уже не было на свете. «Бедовать, думаю, мне одной придется до конца дней своих».
А все вышло иначе. С войны Леша вернулся целехоньким (один раз только легко ранен был), вся грудь в медалях, возмужал, красавец — глаз не оторвешь!
Демобилизовали его. Три недели походил по Москве, покрасовался Вечером как-то приходит, — я сижу, носки ему штопаю.
— Вот что, — говорит, — мамаша, я уезжаю китов бить.
Я сразу не поняла.
