Правда напоминает: брекеты, которые я ношу, надо обязательно подкрутить, после чего показаться врачу — иначе все усилия насмарку. Перспектива остаться с кривыми зубами меня не вдохновляла. Я улетел с родителями, как мне казалось, на неделю. В 16 лет я оставался ребенком, который верит родительскому слову и обещанию.
В Америке папа сразу зачем-то повел меня на собеседование в другую школу, где была хорошая баскетбольная команда, — познакомиться с тренером. Я не понимал зачем. Я же возвращаюсь в Москву! «Ну, вдруг тебе понравится», — уклончиво отвечал отец. Неделя прошла. Уклончивые ответы больше меня не устраивали. Тогда отец посадил меня за стол и сказал: «Мы решили: ты должен остаться с нами».
Как?! От неожиданности я потерял самообладание. Немного успокоившись, сказал отцу: «Ты давал слово — ты должен его держать». Это был аргумент. Наверное, отец понимал, что, заставив меня остаться, он потеряет мое уважение, а наши отношения уже никогда не будут прежними.
— Хорошо… Пусть будет так, как ты хочешь!
Я никогда не забуду голос отца в тот момент. В нем я услышал и мужскую боль, и родительское страдание, и разочарование от того, что изменить ничего не получится. Отец знал мою настойчивость и мой характер. Он понимал, что если сейчас будет действовать силой и настоит на своем, то ничего хорошего из этого не выйдет. Это сломает не только меня, но и наши отношения. Я тогда не видел для себя жизни в Америке. Мысленно я был уже в Москве.
В 16 лет я принимаю первое судьбоносное решение, которое повлияет на отношения с родителями и оставит след на всю жизнь. Я ухожу из родительского дома. Навсегда. Папа попрощался и отошел в сторону — не хотел, чтобы я видел его слезы.
На следующий день в аэропорту мы с мамой плакали. Я понимал, чувствовал, что изменяю свою жизнь, что пересекаю некий рубеж, который разделит все на до и после. В 16 лет я принимаю первое судьбоносное решение, которое повлияет на отношения с родителями и оставит след на всю жизнь. Я ухожу из родительского дома. Навсегда. Папа попрощался и отошел в сторону — не хотел, чтобы я видел его слезы.
Иногда я пытаюсь представить, чего ему это стоило, и все равно не могу. Сегодня я волнуюсь каждый раз, когда моя старшая 14-летняя дочь уходит из дома в книжный за углом. Я же был ненамного старше и улетал от родителей в неизвестность российских 90-х в одиночестве. Тогда еще не было глобального информационного мира, соцсетей, интернета, смс. Звонок с Америкой нужно было заказывать диспетчеру заранее. Конечно, родители были не готовы так рано оставить меня без своей опеки и заботы. Но и остановить меня было невозможно.
