, — повествовал хронист Иоанн Малала. Учитывая условия, в которых находилась империя рубежа V–VI веков, это было немалым достижением. По велению императора оборона Константинополя была усилена Длинной стеной — укреплением, протянувшимся на полсотни километров от Черного до Мраморного моря по полуострову, на котором стояла столица. Петр Савватий внимательно слушал рассказы о стройках Анастасия и наверняка взял на заметку его методы — во всяком случае, нечто похожее Юстиниан позднее применит при сооружении собора Святой Софии в Константинополе.
Тем временем на Западе происходили столкновения между имперскими войсками и Теодорихом. В 505 году комит Теодориха Питцам и вождь гепидов Мунд нанесли поражение магистру войск Иллирика Савиниану, после чего Сирмий, на который претендовал Анастасий, перешел к готам. Соседняя Дардания опять не пострадала. Через три года эскадра из Константинополя совершила набег на Тарент: византийцы воспринимали Италию, формально находившуюся под властью Анастасия, как землю врага, которую можно невозбранно грабить! «Они принесли Цезарю Анастасию позорную победу, которую римляне одержали над римлянами с пиратской дерзостью», — возмущался хронист Марцеллин Комит[106]. Теодорих же старался не усугублять противостояние с Константинополем и отправил на Восток письмо, выдержанное в самом подобострастном стиле. Оно дошло до нас в изложении одного из последних античных писателей Флавия Магна Кассиодора: «Всемилостивейший император! Нам следует стремиться к охранению мира, тем более что у нас нет и поводов к вражде. Мир — вожделенное благо для всякого государства, в нем преуспевают народы, им и охраняются интересы государств. Мир воспитывает изящные искусства, умножает род людской, дает обилие средств, улучшает нравы. Кто не ценит мира, тот выдает себя не понимающим таких прекрасных вещей. Поэтому вашему могуществу и чести вполне соответствует, чтобы я искал единения с вами, пользуясь доселе вашей любовью. Ибо вы составляете собой лучшее украшение всех царств, спасительную охрану всего мира, на вас по справедливости с благоговением взирают прочие государи, признавая в вашей власти нечто чрезвычайное, в особенности же я, Божией помощью восприявший уроки в вашей империи относительно способов справедливого управления римлянами. Наше королевство есть ваше подобие, форма прекрасного образца, экземпляр единственной империи: насколько мы подражаем вам, настолько превосходим другие народы. Часто вы увещевали меня любить сенат, соблюдать законы императоров, соединить разрозненные члены Италии. Как же вы допустите не участвовать в священном мире того, кого желаете соблюсти в ваших обычаях? И уважение к достопочтенному Риму не может быть совместимо с мыслью о разделении того, что соединено общностью имени. Верим, что вы не допустите, чтобы существовал какой-либо повод к несогласию между двумя республиками, которые всегда составляли одно целое при древних царях. Они не только должны быть соединены между собой возвышенной любовью, но и взаимно оказывать одна другой поддержку. Да будет всегда одна мысль об единой римской империи»
