Выглядело это так: мама произнесла реально сложную фразу и кивнула на Оушена – по ее мнению, чрезвычайно способного к фарси, жаждущего овладеть фарси, – потому что это ведь лучший в мире язык. Правда, кивнув, мама на всякий случай повторила свои слова, а затем спросила с интригующей улыбкой:
– Ну, что я сейчас сказала?
Оушен заморгал.
Я закатила глаза.
– Языкам так не учат, мама! Принципы осмоса тут не действуют.
Мама отмахнулась.
– Оушен все понял. Не так ли, Оушен? Видишь, дорогой, – это уже относилось к папе, – наш гость все понимает.
Папа кивнул, словно и не ожидал других результатов.
– Да не понимает он! – заспорила я. – Перестаньте чудить.
– Мы не чудим, – обиделся папа. – Оушену очень нравится фарси. Оушен мечтает выучить фарси. Так ведь, Оушен?
– Конечно, – подтвердил Оушен.
Родители просияли.
У папы глаз загорелся.
– В связи с лестным для нас желанием нашего гостя мне пришло на ум стихотворение, которое я прочел буквально на днях…
Папа выскочил из-за стола, метнулся за очками и за томиком стихов.
Я застонала и шепнула маме:
– Нам грозит поэтический вечер! Уйми папу, пожалуйста!
Мама жестом велела мне молчать, да еще для убедительности добавила:
– Харф назан. – Тише.
Затем она спросила, не желает ли Оушен еще чаю. Оушен сказал: «Нет, спасибо» – и ему тотчас налили целую пиалу. Папа долго читал вслух и толковал персидских классиков: Руми, Хафиза, Саади – словом, наше все. Густые, многослойные по смыслу тексты. Я почти не сомневалась, что после такого Оушену со мной никогда говорить не захочется. Сама я обожаю этот домашний ритуал – чтение стихов на кухне, когда, потрясенные поэтической мощью, ни папа, ни мама, ни я не стесняемся слез. Проблема в другом – в переводе с древнеперсидского на английский. Перевод шел туго. Родители сначала переводили на современный фарси (каждая строчка занимала уйму времени), потом просили меня помочь с переводом на английский – для того чтобы через двадцать минут всплеснуть руками и заявить: «Все не так. По-английски смысл теряется. Не говоря уже о подтексте. А ритм! Он полностью разрушился! Наш гость не сможет оценить персидской поэзии, пока не выучит фарси!»
Оушен только улыбался.
Вскоре дошло до того, что родители стали искать у Оушена защиты от меня, родной дочери. Всякий раз, когда я просила их завязать уже с поэзией, хотя бы на сегодня, они взывали к Оушену. Который, разумеется, с превеликой учтивостью принимал их сторону – уверял, что ему крайне интересно. Мама, вдохновленная, предлагала еще чаю. Оушен отказывался – мама наполняла его пиалу и спрашивала, не желает ли он покушать. В ответ на «Спасибо, я уже наелся» перед Оушеном появлялась новая тарелка с лакомыми кусочками. Оушен при виде еды являл такую искреннюю благодарность, что родители просто млели. Под конец мне было велено брать с него пример.
