Милосердие смерти | страница 55
Я вспоминаю начало восьмидесятых годов, когда заведовал отделением реанимации-анестезиологии в маленьком сибирском шахтерском городке. У меня в отделении было все, что нужно для лечения пациентов. Я регулярно получал сводку с аптечного склада области о наличии препаратов и заказывал все, что необходимо. Понятия дефицита в снабжении отделения не было. У нас было все, все что имелось в арсенале медицины Советского Союза. То же самое было и во время армейской медицинской службы в госпиталях.
Но пришла эра страховой российской медицины. В цивилизованном мире страховая медицина является двигателем прогресса и надежной защитой пациента от медицинского произвола. В цивилизованном мире – но только не в России, которая по уровню развития здравоохранения стоит в мировом рейтинге где-то на 123-м месте. В российской действительности появление страховой медицины означало следующее: постоянная нехватка необходимых медикаментов, препаратов для питания и – самое кощунственное – полное отсутствие химиопрепаратов для борьбы с опухолевыми процессами – и так в каждой специализации. При этом главные врачи, директора институтов и профессора, возглавляющие клиники, твердили нам: «Лечите тем, что есть. И не вздумайте хоть слово сказать о нехватке медикаментов родственникам больных».
Это приравнивалось к преступлению, и врач мог лишиться не только работы, но и получить черный билет негласного запрета на профессию или даже уголовную статью за вымогательство. Вместо эффективных антибиотиков нам выдавали суррогаты из Китая или Индии, подделки псевдофармакологов. Появилась масса ненужных и даже вредных, но зато очень дешевых препаратов. И нам говорили: импортных лекарств нет, но ведь есть прекрасные отечественные, которых даже на Западе еще нет! Как мы прекрасно понимали – их там никогда и не будет.
По поводу новых российских медицинских препаратов, неведомых остальному цивилизованному миру, проводились помпезные конгрессы. Для их рекламы приглашали самых именитых российских профессоров и академиков.
По поводу новых российских медицинских препаратов, неведомых остальному цивилизованному миру, проводились помпезные конгрессы.
Я никогда не забуду, как на одном из съездов неврологов целая секция была посвящена применению отечественного препарата и как почтенные профессора с жаром доказывали, что применение этого волшебного препарата цвета лимона несет пользу, и не могли сойтись лишь в одном: в каком количестве его капать внутривенно и в какое время, и каждый до вспышек праведного гнева отстаивал правоту своих алгоритмов. Но абсолютно всем, сидящим в зале, было понятно, что энтузиазм этих троих апологетов «желтой воды» питается из одного источника под названием «фирма-производитель», а гонорар должен быть отработан. Всем было немного стыдно и неудобно за этих вроде бы уже во всем успешных профессоров, которые так грубо и некрасиво пели дифирамбы препарату-пустышке. Но самым преступным во всем этом спектакле было то, что этот псевдопрепарат был включен в стандарты лечения различных неврологических заболеваний даже на этапе оказания экстренной медицинской помощи.
