– заорал на него Арментроут и непроизвольно швырнул «БМВ» в другой ряд, на что соседняя машина отреагировала возмущенным гудком.
– Потише, потише, папаша, – сказал Салвой по телефону. – У меня всего минута, ее парень ушел в душ, и к тому же я… не на том месте – так сказать, кручу баранку с заднего сиденья, а до педалей не достаю. Валори может в любой момент прогнать меня. Это же не тот пес, что с карты Дурак, верно? Отстань! Послушай, моя девчонка сегодня нагло удрала от меня, и это плохо, потому что завтра день смерти Диониса, и для них это самый подходящий день, чтобы провернуть эту дурацкую затею с воскрешением Скотта Крейна. И моя девочка Дженис рассказала мне, что на той неделе они, на берегу залива, говорили с призраком одной чернокожей леди, которая уверяла, что умерла в 1903 году; это мог быть только призрак старой королевы вудуистки, ее называли Мамаша Плезант, которая по-чумовому вштырилась влезать в телепередачи, как только появилось телевидение и стало куда влезать. Если Парганас и его шайка все еще завязаны на нее, то у них будут сведения прямо из конской пасти. Это куда хлеще, чем башка сраной козы. В любом случае, это случится возле самой воды, на рассвете… Вот черт, оставайся на связи.
В трубке щелкнуло, и связь прервалась. И в тот же миг из наушника раздался очень громкий, по сравнению с шепотом Салвоя, молодой женский голос, говорящий явно в нос:
– Доктор, я ем битое стекло и окурки! Это нормально? Ем, пока внутри не начинает звенеть, но все равно не могу наполниться! Вы не…
Арментроут резко захлопнул крышку телефона и сунул его в зажим. Вторым собеседником, несомненно, была та самая девушка, страдавшая ожирением и биполярным расстройством, которая покончила с собой на той неделе, но кто был (или, вернее, была) обладателем невыразительного голоса, вещавшим через Лонг-Джона, цитировавшим Шекспира и, по-видимому, именовавшим себя Валори? Могла ли это быть та Валори, что являлась частью личности Пламтри, обретшая столь значительный астральный размер и шпионящая за ним? Помилуй бог, он ведь говорил с ней о своей матери!
А голос особы, подошедшей к нему на тротуаре, определенно принадлежал его матери… Салвой сказал, она сидит в баре и жалуется, что кто-то чихнул ей в лицо.
Арментроут глубоко вздохнул, почти смирившись с тем, что ему придется сегодня провести спиритический сеанс, а заодно и экзорцизм.
Лонг-Джон Бич склонился к «торпеде» и к чему-то принюхивался, резко и коротко втягивая носом воздух и с силой выдыхая.
