Дальше они шли молча.
* * *
Когда Гаевский с Юлией стояли на автобусной остановке, мимо промчался «Брабус» Кулинича.
– Явился, не запылился, – сквозь зубы сказала Юлия.
«Это хорошо, что Кулинич увидел меня с Юлией здесь, – подумал Гаевский, – так наша игра выглядит правдоподобней».
В вагоне электрички, идущей из Мамонтовки в Москву, Юлия снова стала приставать к Гаевскому с теми же вопросами:
– Так у тебя чувства к Наташе или кобелиные страсти? Тебе лишь бы потрахаться или как?
– Чувства, чувства, – ответил Гаевский равнодушным тоном и повернулся лицом к окну.
– Везучая все-таки Натаха, везучая, – со вздохом протянула Юлия, – такого мужчину отхватила. Мне бы так… Чтобы тоже было два мужика… Один для материального благополучия, а другой – для души… Но лучше бы два в одном…
* * *
– Ты куда так рано? – спросила его из спальни Людмила, когда он еще в потемках засобирался из дома.
– Работы много, скоро новые пуски ракеты, а мы с программным обеспечением из графика выбились.
Он произнес все это таким достоверным тоном, что сам себе понравился.
– Там в холодильнике перец фаршированный, – сонным голосом Людмилы говорила спальня, – разогрей. А я, извини, еще посплю.
Электричка от Ярославского вокзала неслась по пепельной рани августовского утра. Боже, кто бы знал, какие чувства были в тот час у Гаевского. Все вокруг казалось ему таким содержательным, таким красивым, таким уместным. Даже накрапывающий дождь. Даже тяжелый газовый пистолет «Комбат», нелепо выпирающий из кармана его джинсовой куртки. И сам себе он тоже казался таинственным киногероем, переполненным любовными чувствами.
Как и было условлено, он по краю леса пробрался вдоль деревянного забора вокруг дачного поселка, нашел две раздвигающихся доски и осторожно пролез в треугольную дыру (ее Наталья в шутку называла «дырой имени Таманцева»).
Он мягкими осторожными шагами прошел вдоль стены дачного домика и поднялся на крыльцо. Там, у двери, как и было условлено с Натальей, лежали на резиновом коврике две сосновых шишки – сигнал, что дверь открыта и посторонних в домике нет…
* * *
Уже вечерело, когда Гаевский возвращался в гремящей электричке в Москву. Он с наслаждением вспоминал все, что было между ним и Натальей в тот день в Мамонтовке. Красивые, возвышенные слова роились в его голове: «Нет для мужчины ничего в этом мире слаще пахнущей сном и любовью голой женщины, теплой и податливой, сладкогубой и опутывающей его белыми лианами своих зовущих рук… Той самой женщины, которая теряет стыд и рассудок, с нежными стонами предаваясь высшему чувству…».
