В конце концов, разозлившись на себя, он стукнул кулаком по земле и, оскалившись, выкрикнул что-то злое и обидное, поймав на себе пару удивленных взглядов.
Какая разница, как звали сержанта? Что это даст? Все они одинаковые. Огромные, тупые, хитрые и злые, с красными затылками и именами, больше похожими на собачьи клички. Все эти Роби, Бобби, Диззи и прочие «—и», пусть катятся в ад.
— В ад! — сказал Табас вслух, глядя на сидевшего рядом бойца с разбитым лбом и изорванными в клочья колючей проволокой руками, и, поднявшись, решительно направился к Ибару для того, чтобы поделиться с ним этой мыслью, казавшейся ему такой новой, свежей и очень-очень важной.
Тот, однако, мысль не оценил и хорошенько закатал Табасу в лоб, отчего тот опрокинулся на землю и зарыдал.
— Не хочу-у! — орал он, царапая и кусая землю. Его тело будто сводило судорогой, заставляя корчиться. — Не-е-ет!
Ближайший боец, стоявший на ногах, навёл на него винтовку и вопросительно взглянул на Ибара, но тот отрицательно покачал головой и, покопавшись в карманах, извлек на свет плоскую темно-зеленую коробочку размером с портсигар. В два счёта он скрутил скулившего Табаса, уселся сверху и, достав из аптечки небольшой шприц, со словами «Для себя берёг» всадил толстую иглу Табасу в плечо прямо сквозь одежду.
Сразу же после укола сознание прояснилось.
Стало легко, захотелось смеяться. Ибар ослабил хватку, и Табас поднялся на ноги, казалось, вообще не напрягая мышцы, как в воде.
Ещё одна серия взрывов в центре Лио, прекрасно видимая отсюда, уже не воспринималась, как что-то ужасное, наоборот. Табас стоял и смотрел, как на руинах городка вспыхивали исполинские черно-оранжевые шары, разбрасывавшие вокруг себя горящие камни, железо и землю, как идёт к нему взрывная волна, как согревает она его своим теплом и щекочет уставшую кожу пылинками, как проходит сквозь всё тело звуковой волной, заставляя дрожать и вибрировать все внутренности. А солдаты вокруг — вот дурачьё — прячутся от этого, разлеглись на земле, как какие-нибудь бродячие собаки: такие же грязные, измученные, серые.
Табас засмеялся, глядя на них, как ему казалось, звонко и радостно. Ему было невдомёк, что на самом деле он представлял собой жуткое зрелище — будто мертвец выбрался из могилы и хохочет, видя, как сотни людей превращаются в пыль и пепел под обстрелом.
Ещё час длился обстрел, пока от Лио и его защитников не остались одни только воспоминания. Лишь мост через реку уцелел — разве что был засыпан всяким сором, который принесла с собой взрывная волна. В этом зрелище: целый, совершенно нетронутый мост, который должен был быть взорван, и воронки на месте города, который должен был быть сохранён и защищён, — Табасу виделся какой-то знак.
