Сладкая, горячая, вывернутая наизнанку для меня девочка, моя девочка, с ног до головы моя, моя, моя, можно делать с ней все, что захочется, все равно останется моей. Будет дрожать, будет кричать, плакать, но подставлять себя, отдаваться, отдавать всю себя, потому что только так и бывает, только так: приходит сильнейший, приходит мужчина и берет, и защищает, и вонзается, присваивает себе.
Густой туман окутывал голову, аж шатало, так сладко было в паху от разорвавшейся внутри тельца Лизоньки бомбы. Так глубоко накачал ее своим семенем, под завязку, плотно набил. Такие наивные глазки, блядско-невинные, когда она слизывала его с пальцев, так смотрели на меня: еще, еще, дай мне еще, что я чуть не взорвался снова.
Ее рот, уже привычно сладкий, гладкий, обнимающий, влажный, засасывающий рот, как я мог уйти от нее? Как оторваться, как не высадить в нее всего себя, вдолбиться по самые яйца, вдолбиться вместе с яйцами, заполнить так, чтобы треснула, затрахать до полусмерти, до смерти, да и тогда будет мало…
Эта девка выносила мне мозг, не оставляя внутри ни единой связной мысли, вообще ничего разумного. Последняя искра сознания заставила прохрипеть: «Беги». Чтобы не уничтожить ее. Чтобы остыть, подождать, а потом вернуться, когда она снова нальется соком и выдолбить еще раз.
С трудом к затуманенному мозгу добралась мысль, что мужики у бассейна слышали ее вопли. Надо сделать вид. Лицо. Морду. Прекратить скалиться от пронзающих тело разрядов тока при одном только воспоминании о Лизиной растянутой дырочке, сжимающей мой хуй. Равнодушно и отстраненно.
Мужики все слышали.
Мужики смотрели с завистью и с еще большей завистью на мой стояк, у которого не было шансов пройти еще долго, пока мысли внутри горячего распластанного на кушетке тельца.
Мужикам тоже хотелось. Что ж.
Я первый нарушил формат мальчишника, мне и проставляться. Звякнул, заказал шлюх, чтоб привезли побыстрее, уже неважно каких. Тутошняя охрана все равно плохих не держит, знают свой контингент. Да и девочки в форме держатся, мы их хлебушек с икоркой.
Только мясистые прелести жриц любви меня вообще никак не задевали. Мысди возвращались раз за разом к оттраханной Лизе, которая где-то там наверху. Еще пахнет мной, еще горяча внутри. Еще дерзкая и плачущая, все сразу.
Подхватил бокал с коньяком и поднялся наверх.
Постучал к ней.
Тишина.
Толкнул дверь.
Заперто.
— Лиза! Открой!
Тишина.
— Лиза, мы просто поговорим!
Вру как адвокат. Не поговорим. Ворвусь, воткну перемерзлый стояк ей в горло до хрипа, спущу пару раз, тогда и поговорим.
