Часто однако ж случается, что тот или другой человек, не слишком тщательно и обширно изучавший мысли других об известном предмете, вследствие природной проницательности, приходит сам к счастливым заключениям, которые может только передать бездоказательно. Такие верно угаданные мысли, в их созревшем состоянии, могут быть важным подспорьем к знанию; но даже и в этом случае судить о них невозможно до тех пор, пока другой, вооруженный добытыми прежде сведениями, не возьмет эти мысли в свое распоряжение, не проверит их, не сообщит им научной или практической формы, чтобы таким образом указать им их настоящее место в ряду уже существующих истин философии или науки. Можно не сомневаться, что подобные счастливые мысли навертываются женщинам. Нет, они целыми сотнями осаждают женский интеллект. Но дело-то в том, что они бесплодно пропадают в большинстве случаев за неимением мужа или друга с запасом других сведений, которые бы помогли женскому интеллекту верно оценить угаданные мысли и предложить их людскому свету. Но даже когда они оповещены, все-таки обыкновенно идеи эти, по внешности, принадлежат ему, а не настоящему автору. Сколько между самыми оригинальными мыслями писателей-мужчин можно найти таких, которые, по праву преемства, принадлежат женщинам и были только ими проверены и подвергнуты обработке. Очень большой процент, если только я могу судить по своему собственному опыту.
Переходя от чисто теоретических соображений к литературе, в тесном смысле, к изящным искусствам, мы встречаемся с очевидной причиной, почему женская литература, по общему тону и в главных чертах, является подражанием мужской деятельности. Почему римская литература, в чем единогласно уверяют критики, не была оригинальна, но известна, как подражание греческой? Да просто потому, что греки работали ранее. Если бы женщины жили врозь от мужчин, в совершенно отдельной стране, тогда они создали бы свою самостоятельную литературу, а теперь они об этом и не заботились, потому что застали уже довольно развитую, готовую литературу. Если бы древняя образованность продолжалась без перерыва или если бы возрождение наук случилось до постройки готических храмов, то они никогда и не были бы построены. Мы видим, что во Франции и Италии подражание древней классической литературе приостановило самобытное развитие даже после того, как оно уже началось.
Все пишущие женщины – ученицы великих писателей-мужчин. Ранние попытки художника, будь он сам Рафаэль, по стилю совершенно неразлучны от картин его наставника. Даже в первых произведениях Моцарта напрасно бы мы стали искать его могучей самобытности. Что годы для даровитого человека, то поколения для массы. Если женская литература, по сравнению с мужской, предназначена иметь совершенно иной коллективный характер, обусловливаемый различием естественных стремлений, то прошло еще очень мало времени для того, чтобы она успела эмансипироваться от влияния принятых образцов и руководиться своими собственными мотивами. Но я полагаю, что ничто не доказывает, чтобы женщины были движимы какими-нибудь общими естественными побуждениями, отличающими женский гений от мужского. Каждый автор между ними имеет свои индивидуальные стремления, все еще подавляемые теперь влиянием примера и предшествующего направления. Если же это действительно так, то пройдут еще многие поколения прежде, чем их индивидуальная самобытность будет достаточно развита для того, чтобы противиться указанному влиянию.
