Сам того не замечая, я расходился все больше. Наболевшее исподволь выплескивалось наружу. Вспомнилось недавнее горячее, но в общем-то пустопорожнее толковище на президиуме Общества охраны памятников — резкий, гневный и справедливый упрек, брошенный Петром Дмитриевичем Барановским в адрес руководства и штатных сотрудников, которые, по его мнению, только тормозят дело, вплетаясь в хорошо всем известную и опостылевшую бюрократическую канитель. Этот седобородый прямой и несгибаемый — в буквальном и переносном смыслах — старик, на себе познавший все тернии бескомпромиссной борьбы за сохранение памятников русской национальной культуры, был для всех нас образцом преданности, бескорыстия и профессионального отношения к делу. В тот раз он разгневался не на шутку — грозился даже выйти из состава Общества, если руководство не изменит своей соглашательской политики…
Действительно, два года мы жили радужными надеждами на создание Общества. Наш оргкомитет был воистину бойцовским, и добились мы на первых порах — в общем-то, совсем небольшая группа энтузиастов — немалого по тому времени, если учесть, что начинали мы фактически с нуля. Конечно, нас поддержали своим авторитетом такие ревнители и знатоки отечественной истории и культуры, как Леонид Максимович Леонов, Павел Дмитриевич Корин, ряд крупных ученых Московского университета. Горячо откликнулся на наш призыв первый космонавт планеты Юрий Гагарин. В предоставленном в наше распоряжение Крутицком подворье мы организовали клуб «Родина», сформировали костяк актива. Потом началась тяжба за Новоспасский монастырь, из которого мы добились выселения с десяток учреждений, организаций и контор, осилили даже сверхзловредного заведующего мастерской пишущих машинок, который напоследок пытался сильно понапакостить нам, но просчитался и в конце концов оказался, как принято говорить в таких случаях, в местах не столь отдаленных. А в Новоспасском монастыре пока еще оставалась одна-разъединственная мебельная фабрика, да и ту вот-вот должны были с почетом вынести вперед ногами.
За два года нашего оргкомитетского существования о нас прослышали и в российской глубинке. Вот тут окончательно испортилось наше вёдро — тут запуржило нас вьюгами писем, жалоб, просьб о помощи, о вмешательстве — обо всем, за долгие-долгие годы наболевшем. И покатили мы автостопом по городам и весям российским — иных средств передвижения у нас не было. А вслед за тем пошли по инстанциям — мы просили, требовали, ругались, уговаривали; мы осаждали разные министерства, ведомства, управления, инспекции. И, как ни странно, кое-чего добивались… Потом состоялся Учредительный съезд Общества — тут прорвалась плотина. Сколько было высказано горьких, резких и выстраданных слов. Но мы жили надеждой, что теперь-то, обретя официальный статут, мы — сила; что теперь, объединившись, стиснувшись в единый кулак, мы горы своротим, сдвинем дело с мертвой точки, что теперь ни один кирпич, ни одна щепка попавшего в поле нашего зрения объекта не пропадет втуне.
