— Нет, это не волки, — внимательно осмотрев загон, прищурился Кэзгерул. — Слишком чисто, и крови нет. Воры! Кераиты или меркиты.
— Или тайджиуты.
— Или тайджиуты, — согласился парень. — Что гадать? Ловить надо! И искать Гаарчу. Что-то мне не верится, что они увели его с собой. Взяли всего тех баранов, значит, воров мало. Нет, не будут они возиться с пленным.
— Эгей! Гаарча!
Но никто не отзывался.
А солнце — жёлто-красное, пылающее нестерпимым жаром — уже поднималось над синими сопками, освещая пологие холмы, узенькие долины, поросшие зелёной травой, и синие вершины не столь уж и далёких гор.
— Горы Хантай, — посмотрев на них, тихо промолвил Кэзгерул. — Северные горы… За ними есть большое — очень большое — озеро, и полно леса. Такого, что даже можно заблудиться. Из-за них когда-то пришла моя мать…
Большие, тёмно-голубые, совсем не монгольские глаза юноши на миг затуманились.
— Вон там… — вдруг дёрнулся Хуридэн. — В овраге… вроде как стонал кто-то…
Не сговариваясь, все трое со всех ног побежали к оврагу. Их, оврагов, тут было множество.
Неприметный склон, довольно пологий, осыпающаяся под ногами почва, чахлые кустики, камни… Ага! Вот и Гаарча! На самом дне оврага — связанный, стонущий…
— Ты как? — Парни разрезали путы.
— Слава великому Тэнгри — жив! — Гаарча, хоть и считал себя христианином, но в других богов тоже искренне верил — а что, хуже от того не будет!
— Кто это был?
— А кто их знает? Вот как-то забыл спросить. Налетели внезапно из темноты, как только ушёл Баурджин. Навалились, связали — не успел и пикнуть.
— Сколько их?
— Четверо… или пятеро… Нет, кажется, четверо. Все здоровенные, с ножами, с луками…
— Ну, ясно, что не без ножей. — Кэзгерул усмехнулся.
— Думаю, надо их отыскать, настигнуть, — азартно предложил Баурджин, а все посмотрели на него с немаленьким удивлением. Особенно Кэзгерул Красный Пояс.
— Ты ли это, Баурджин? — удивлённо переспросил он. — Твои ли слова слышу?
— Да, преследовать. — Баурджин убеждённо кивнул. — Их всего четверо и нас… трое… Одного нужно будет оставить здесь.
— Я останусь, — заявил Гаарчу. — Что-то так спину схватило. Видать, от холода.
— Меньше надо было ворон считать, — безжалостно расхохотался Кэзгерул. — Впрочем, хорошо — сторожи здесь. А мы — едем!
Миг — и парни, взнуздав лошадей, повскакали в седла.
Копыта коней стучали по выжженной солнцем земле, поднимая жёлтую пыль, и горько пахло полынью, и дул прямо в лицо жаркий степной ветер.
Они увидели следы чужих коней, едва съехали со склона сопки в лощину, поросшую бурым колючим кустарником. Остановились, спешились.
