— Коля! — сказала она громко, будто окликая, хотя стояла почти вплотную. — Коля! Скажи честно! Только вот честно! Ты писал эту свою диссертацию?
— Ну да, конечно. А что? — ответил Николай, недоумевая.
— Ты ставил эксперименты, обрабатывал результаты, описывал их… Все это было?
Ничего подобного Николай не помнил. Сила, превратившая его в кандидата биологических наук, не вольна была заполнить пробелы в памяти. Впрочем, кто знает: может, дошло бы дело в конце концов и до ложных воспоминаний… Соврать Марине Окурошев не смог: наверно, ее вопрошающий взгляд имел свою, крепкую и живую силу.
— Было… наверно… Нет, не знаю… Не помню я, — замялся Николай и пожал плечами.
Тонкое, еще более заострившееся от волнения лицо Марины побледнело. Она отшатнулась от Окурошева, в испуге едва не кинулась прочь, но глухая безмолвная темнота пугала — и она замерла в двух шагах от Николая, настороженно приглядываясь к нему, будто к незнакомому прохожему, повстречавшемуся в пустом темном переулке.
— Коля! — голос ее дрожал. — Ты же спишь! Тебя же усыпили! Вы же все загипнотизированы! — Она была готова расплакаться. — Вы все — подопытные кролики!
Это «кролики» подействовало на Окурошева странно: душа его колыхнулась — Марина вдруг показалась ему такой маленькой, беспомощной… будто крольчонок. Жалость пробудилась в нем.
— Ты что? Ну, не бойся. Что с тобой? Объясни, — заговорил Николай ласково. — Извини, я, может, и впрямь еще не совсем проснулся… С этой защитой… да, ты права, нехорошо как-то вышло. Не могу понять…
Противоестественность своего кандидатского звания Николай только сейчас начал осознавать, но, как ни странно, это не встревожило.
— Вот видишь! Сам говоришь! — с жаром подхватила Марина. — Как так может быть, чтобы у всех вдруг диссертации… так вот за неделю, как грибы… Ведь не может быть?
— Наверно, не может…
Марина заговорила вдруг быстро-быстро, сбиваясь и путаясь, точно давно готовилась излить душу и, начав теперь, боялась, что Николай не захочет дослушать до конца, сочтя все за вздор.
— Что творится… Все только ходят, слоняются по комнатам и коридорам — и довольны жизнью. Никто ничего не делает. Вообще… Все за всех делается. Кем-то. Втихую… Как по щучьему велению. Пыреева только курит да биоритмы свои рассчитывает. Люська все книжку читает. Макулатурную. Хоружий чаи гоняет или дремлет. Клебанов со всей компанией у Коноваловой: глядишь, засядут в преферанс… И вдруг: сегодня один кандидат, завтра — другой, а послезавтра, глядишь, третий — доктор. Статьи откуда-то. Ну, статьи — ладно: может, дома, по вечерам пишут. Но книги! Ведь слова нигде не было сказано! Обычно как: раз книжку кто сел писать — целое событие. И отпуск, и разговоров будет, и в плане, и в отчетах всяких. А тут на тебе — уже готовенькие тома как с неба валятся… А Верходеева только ходит и поздравляет, ходит и поздравляет… Кошмар! Что это?
