Лет пять назад, верно оценив обстановку, Борис Матвеевич всеми правдами и неправдами завладел этой комнатой. С тех пор вся лаборатория, да что лаборатория — весь отдел побывал у него с поклоном: уникальное помещение, не ведавшее протеканий, вымораживаний и прочих стихийных бедствий — плодов недомыслия проектировщиков и строителей, — виделось во сне любому сотруднику отдела, когда подходил срок браться за отчет. Владея столь замечательной комнатой, Борис Матвеевич приобрел непоколебимый научный авторитет, внушительное число печатных работ и право на далеко не эпизодические роли в некоторых серьезных монографиях. Про себя Хоружий называл свою комнату «скатертью-самобранкой»… Только Ирма Михайловна держалась на удивление стойко, ни разу не потревожив Бориса Матвеевича просьбами и предложениями. За это в отделе уважали ее по-особому и даже прощали ей презрительные взгляды на просителей Бориса Матвеевича. И вдруг отчетная гроза застала Пырееву врасплох. Заведующая лабораторией Ираида Климовна Верходеева, готовясь к завершению пятилетней темы, потребовала немедля провести на новой аппаратуре ряд экспериментов. Для этого понадобился Пыреевой аспирант Николай Окурошев и комната Бориса Матвеевича.
Именно Ирме Михайловне, как никому иному, выгодно, чтобы отчет Хоружего был сдан в срок, ведь завлаб пообещала ей временные права на комнату того сразу после завершения его экспериментов. С другой стороны, представлять отчет на этой неделе никак не входило в планы Бориса Матвеевича: прилежность грозила ему недельной командировкой в самый разгар весенних работ на дачном участке.
Итак, неприятельский выпад исходил скорее всего от Пыреевой. Подчиненные Хоружему мэнээс Мясницкий, инженер Гулянии и лаборантка Оля вряд ли додумались бы сыграть с ним столь недобрую шутку. Впрочем, необыкновенность события так ошеломила Бориса Матвеевича, что он подозревал всех подряд: и инженера, и младших научных, и Олю, и шефиню сбою, затеявшую, быть может, столь оригинальную проверку дисциплины труда; и даже третьего старшего, Елену Яковлевну Твертынину, он тоже стал подозревать, хотя уж она-то никогда не была сильна в канцелярской грамоте, а Хоружего недолюбливала просто так, без всяких козней, за его худенькую и чересчур робкую жену.
И вовсе бы утонул Борис Матвеевич в топи безнадежных размышлений, не раздайся стук в дверь.
Хоружий вздрогнул. Дверь раскрылась. На Бориса Матвеевича медленно накатилась куполообразная фигура Твертыниной и замерла, нависнув над ним. Хоружий склонил голову к плечу и, приподняв веки, вопросительно развел брови в стороны.
