Вместе со всеми бежал китаец Ли Си Цын, прихватив огромный жбан пива — тоже вода! Водовозчик Илько пришпоривал клячу, телега подпрыгивала, таща наполовину заполненную бочку, сзади наддавал дед Гымза, чертыхаясь и проклиная старость.
Не успели.
Джонни катался по земле, ногтями впивался в красные головешки, разгребал… Еле оттащили. Жизнь с нуля, как она есть.
Вот тогда мужики и пошли… Взяли вилы, косы, серпы, оружие — что у кого было — и помчались к кубу.
В безлунной ночи он возник неожиданно — черной страшной массой невиданного. На стук открыл один из инопланетян, квакнул что-то, его смели тут же, проткнули вилами, отбросили в сторону. Ещё несколько зеленокожих загородили зеркало, но полетели в их головы с жёлтыми, ничего не выражающими глазами запасённые за пазухами камни — и в зеркало тоже.
В воздухе словно натянулись цветные нити, ослепляя до слёз, тренькнули и стали рваться с хрустом, будто на полосы и клочки распадалась сама радуга. Посыпались осколки, впиваясь в лица стеклянными брызгами. Кто-то кричал, лишившись глаза, кто-то с рыданием бросался на остатки зеркала, наступая на упавших пришельцев, кто-то метался без толку, кто-то — снаружи — поддевал уже брёвна ломами, стремясь уничтожить всё подчистую…
Потом утомленные поселенцы, наскоро обработав раны, повалились возле разваленного куба, спали тяжко, со стонами. Спали долго, почти до обеда, будто сон мог вернуть былую безмятежность существования.
Только ничего уже вернуть было нельзя.
Как только солнце выкатилось на небо во всем своем великолепии, раздался оглушительный свист кузнеца Лексы. Люди открывали глаза и тут же вскакивали, пристально вглядываясь в ту сторону, куда показывал кузнец. Там, в зыбком жарком мареве полдня, двигалось со стороны леса войско — зелёное.
Чем ближе подходили враги, тем страшнее становилось: они всё больше походили на людей, сравниваясь с ними и ростом, и телосложением, и цветом кожи.
Чужаки шли плотной цепью — медленно, спокойно, уверенно, но неотвратимо приближаясь.
Поселенцы схватили сваленные кучей инструменты и оружие — чьё попало, что под руку подвернулось. Замерли…
— Мать честная! — перекрестился Гымза, когда враг оказался совсем близко.
Илько задрожал и спрятался за свою бочку.
Ли Си Цын сощурил и без того узкие глаза, схватился за голову, застонал, забыв о ране, кое-как прикрытой окровавленным бинтом. На него шёл… он сам! — и бинт был, и измятая одежда, и взгляд — знакомый, будто трактирщик смотрелся в зеркало. В этом было что-то ужасное, дикое, необъяснимое, от чего жёлтая кожа китайца побледнела. И рядом, и напротив друзья: навстречу шёл Гымза, опирающийся на палку, катил бочку утконосый близнец водовоза Илько, шёл, распрямив плечи и гордо вскинув голову, почерневший от горя Джонни, а второй — такой же — стоял бок о бок с трактирщиком.
