Писарро (за сценой). Закуйте в цепи и караульте. Я сам его допрошу.
Входит Писарро. Вальверде кланяется, Эльвира смеется.
Писарро. Чему ты улыбаешься, Эльвира?
Эльвира. Плакать и смеяться без причины - одна из жалких привилегий бедных женщин.
Писарро. Эльвира, ты мне объяснишь причину, я так решил!
Эльвира. Тем лучше. Люблю решительность - и я решила не объяснять. Однако из наших двух решений мое надежнее: оно зависит от меня самой, твое же - от другого.
Писарро. Фу! Что за чушь!
Вальверде. Эльвира смеялась над моими опасениями, что...
Писарро. Над опасениями?
Вальверде. Да, что Алонсо с его искусством и талантом так обучит армию врага, так укрепит...
Писарро. Алонсо! Изменник! Как я любил этого человека! Благородная мать еще мальчиком вверила его моему покровительству.
Эльвира в задумчивости расхаживает по сцене.
Он пировал за моим столом, спал в моем шатре. Я разглядел в нем первые ростки таланта и доблесть, окрепшую вместе с ними. Я часто ему рассказывал о наших ранних похождениях, о том, сквозь какие пробились мы бури, какие опасности преодолели. Когда я говорил ему, как высадились мы на незнакомой земле, как потом в трудах и голоде, в раздорах и лишениях редели с каждым днем наши ряды, как в тесном вражеском кольце, непоколебленный, я выстоял, шел твердо к цели, укреплял свою власть, невзирая на тайный ропот и на прямой мятеж, и с оставшейся горстью верных пришел наконец к победе... Когда, говорю, я рассказывал об этом юноше, Алонсо со слезами счастья и восторга кидался мне на шею и клялся, что у него только одна честолюбивая мечта - идти до гроба за таким вождем.
Вальверде. И что же разорвало привязанность, так возникшую?
Писарро. Ее убил Лас-Касас. Он обольстительной силой, ханжескою проповедью человечности зажег в душе Алонсо новый жар, который побудил его, как говорит этот мальчишка, преступить закон отечества ради законов человеческого сердца.
Вальверде. Да. Предатель тебе изменил, перешел к перуанцам и стал врагом Писарро, врагом Испании.
Писарро. Но сперва неустанными уговорами он силился отклонить меня от цели, выбить меч из уверенной этой руки. Он без конца говорил о гуманности и справедливости, он называл перуанцев невинными, безобидными нашими братьями.
Вальверде. Их?.. Закоснелых язычников - нашими братьями?
Писарро. Но когда безумец увидал, что слезы увещаний, которыми он обливал мою грудь, падают на кремень, он сбежал и перешел в лагерь врага: затем, употребив во зло познания, полученные им в школе Писарро, мальчишка насадил среди новых союзников такую военную дисциплину, так умело повел их, что вскоре разбил меня наголову - признаюсь в этом со стыдом - и заставил позорно покинуть этот край.
