Несмотря на невысокий рост, тучность, обилие морщин и седую щетину, которой можно зачищать от ржавчины трубы, Батя излучал собой недюжинную силу, мудрость и одновременно дружественную простоту. Бывший командир разведроты, побывавший во множестве горячих точках, привыкший пробивать себе путь головой. Последние годы Батя все больше стал прикипать к власти и все сильнее отдалялся от людей. Все чаще его стали приглашать на застолья Кремля и все реже он отказывался. Несмотря на это люди верили ему — его слова успокаивали, вселяли надежду.
Батя глубоко и задумчиво вздохнул. Затем произнес непривычно строго:
— Никто не должен знать! Пусть Суворов думает, что его людей урки хлопнули.
— Не узнают, — заверил Кобальт.
— А с Витькой как поступишь? У него язык — помело.
— Он никому не скажет.
— Если слухи разойдутся, мы не отмоемся. Это война, понимаешь ты или нет?!
Кобальт прошагал к карте России на стене. Помолчал, подумал.
— К черту Кремль, к черту Гортранс и остальных, — сказал вдруг он. — Пошлем их всех на хрен.
— Это как понимать?
— Так больше продолжаться не должно.
— Именно об этом я и думаю каждый день — как извертеться, угодить и тем и другим, чтобы людям было, что в стакан налить.
— А может пора перестать вертеться? И начать действовать?
Батя подошел к Кобальту, посмотрел ему в глаза.
— Помнится, я спросил тебя совета однажды, как поступить, и ты ответил: «Я сталкер, мое дело в поле ходить». Это ты делаешь и правда лучше других, вот и продолжай. А политику оставь мне. Потому что я думаю не только о том, что есть сегодня, но и том, что будет завтра…
Кобальт перебил его:
— А ты задумывался, где мы будем через год доставать лекарства, консервы, запчасти, бензин? В кольце ничего не осталось. Мы все выгребли.
— В Кольце еще полно добра. Ищите лучше, работайте тщательней. За кольцом слишком опасно.
Кобальт сделал два шага назад, чтобы охватить взглядом всю карту.
— Я говорю не о выходе за кольцо, а о том, чтобы вообще уйти из Москвы.
Батя несколько мгновений пялился на Кобальта, пытаясь понять шутит ли тот.
— И куда мы пойдем? — усмехнулся он. — Может в Оазис? Где океан чистой воды, плодородные земли и птички поют. Ты что проповедей Агронома наслушался?
Кобальт ткнул пальцем в карту. Батя подошел, взял со стола очки, пригляделся.
— Ледник Безенги, самый большой на Кавказе, — пояснил сталкер. — Ему несколько тысяч лет, толщина льда две сотни метров. Верхний слой намерз темной водой, но ниже до сих пор чистая.
